«Цель нашего родительского подвига — чтобы ребенок примерно к 20-23 годам стал автономным»

Катерина Демина — детский и семейный психолог психоаналитического направления, многодетная мама, преподаватель. Сайт: http://www.katryndemina.ru/.

— Каковы основные этапы сепарации от родителей?

— Первый этап — момент рождения, физического отделения от мамы. И все же примерно до 1,5 лет младенец и мать неразлучны. Женщина догадывается, что малышу нужно (грудь, поменять подгузник, покачать), и возвращает его в состояние комфорта, минуя прямой запрос. Потом ребенок начинает замечать, что мама не всегда подчиняется и делает, что он хочет. Происходит отлучение от груди. Тоже через горевание и фрустрацию.

Следующий этап — приучение к горшку.

Затем ребенок уже может самостоятельно выбрать еду из холодильника, взять и поесть. Дальше он идет в сад. Там он учится, с одной стороны, выдерживать одиночество, то есть находится без матери, а с другой — коммуницировать.

— То есть детский сад — обязательный этап для сепарации?

— Я не имею в виду исключительно госучреждение. Но это должна быть группа в свободном взаимодействии. Развивающие занятия, где дети все время под контролем ведущего, этой функции не выполняют. Если этот этап пропущен, ребенку будет сложно в школе. Так что любым способом надо найти ему группу, желательно разновозрастную, в идеале от 3 до 10 лет.

— Многодетная семья — такая группа?

— Нет. В семье отношения перегружены ревностью и конкуренцией, а главное, ты не можешь из нее уйти, у тебя нет выбора. В компании ты можешь выбирать: сегодня я поиграю с Ваней, завтра с Дашей, а послезавтра вообще решу побыть один.

На днях четырехлетняя внучка мне выдала: «Бабушка, иди почитай, я хочу побыть одна». Она знает, что ее желание будет встречено с пониманием. Если в ответ обижаться и говорить: «Ты что, меня не любишь?!», у ребенка возникнет тревога: «А могу вообще хотеть побыть одной, или это наказуемо, или это угроза для отношений?».

— А что в школе?

— Это следующий шаг в сторону от семьи к социуму. В 6-9 лет ребенок активно осваивает мир: как он устроен, что я умею… Родители перестают быть авторитетами, фокус перемещается на учителей.

Дальше — подростковый возраст, когда самым главным становятся отношения со сверстниками, определение своей сексуальной ориентации. Препубертат сейчас начинается уже где-то с 10 лет: протест, обесценивание родителей.

В идеале, это все должно закончится ближе к 20 годам, когда ребенок находит себе пару и уходит из семьи. А пару и парни, и девушки выбирают по образу и подобию своих отношений с матерью.

— Какое значение имеют отношения мамы и папы?

— Ребенку важно, чтобы родители были, во-первых, парой, а уже, во-вторых, его мамой и папой. Это дает ему пространство для роста и развития. Иначе он перегружен ответственностью, ему некуда расти. Родителям должны быть заняты своей жизнью, работой, общением. У них должен быть секс. Тогда ребенку спокойнее, и он знает, что жизнь — это прекрасно.

— У отца особая роль в сепарации ребенка?

— Лет до трех главная задача папы — поддержка мамы: обеспечение ей безопасной среды. В заботе о ребенке он скорее ассистент. Среди современных молодых отцов я все чаще вижу замечательных включенных пап. Но на периферии это редкость, так как забота о ребенке все еще воспринимается как не мужское дело.

В результате, для многих взрослых людей фигура отца просто отсутствует: младенцем он не сильно интересовался, а потом — развод. Большинство их нас — дети юных родителей. Это так называемые сепарационные браки: когда от собственных мам и пап молодые люди уходят сразу в супружество. А через несколько лет, чаще всего, разводятся. Таким образом, мало кто из пап «доживал» до эдипальной стадии, когда ребенку 3-6 лет, и роль отца как раз становится очень важна.

— В чем ее важность?

— В возрасте около 3 лет отец должен разлучить ребенка с матерью. Его здесь никто не может заменить. Он должен успокоить маму: «Все нормально, отпусти его». Мать должна благословить ребенка на этот уход, а отец — ее в этом поддержать. Вспомните мультик про дядю Федора, где мама восклицает: «Я ночей не спала, а ты на электричке от меня уезжаешь!». Этого быть не должно. Поэтому у женщины обязательно должна быть своя жизнь, чтобы ребенок не был «градообразующим предприятием».

— Но ведь бывает мама говорит: «Пойди погуляй с друзьями», а ребенок отказывается…

— В таких ситуациях всегда есть какой-то скрытый фактор. Например, не уходит, потому что, когда он в прошлый раз гулял, маме стало плохо, приезжала скорая, ее забрали в больницу. Он никому не говорил, все время бдил… Потому что с ним не поговорили, не «отменили» эту тревогу, не объяснили, что так бывает, но сейчас все хорошо.

— По вашему опыту матери: что самое сложное в процессе сепарации?

— У меня дети из разных поколений. Со старшей было сложно все. Я родила дочку в 20 лет. Это был тот самый сепарационный брак. К моменту рождения младшей я уже была практикующим терапевтом, сама находилась в терапии около 10 лет, и валяния на полу с воплями выдерживала совершенно спокойно: я понимала, что происходит.

— Что может помешать успешной сепарации?

— Тяжелые роды — первый из таких факторов. Маме очень тяжело отпустить ребенка, если его жизнь была под угрозой. Второе — депрессия матери любого генеза. Не только послеродовая. С рождением первого ребенка у нас реактивируются собственные младенческие травмы, о которых мы можем даже не знать. Так, людей моего поколения отдавали в ясли с 4 месяцев: это насильственная, травматичная сепарация. И заботясь о собственном ребенке, мы погружаемся в отчаяние, бессилие, и порой даже не понимаем, отчего горюем.

Следующий фактор — развод. Я часто слышу, что маме в процессе расставания особенно трудно прекращать грудное вскармливание, хотя уже пора. Как отпустить этот теплый комочек, который тебя безусловно любит, когда ты и так ощущаешь себя покинутой?

Рождение сиблингов тоже может притормозить сепарацию. Некоторые родители вообще не предупреждают детей о том, что у них будет брат или сестра. Уехал к бабушке на месяц, возвращается — а тут какой-то младенец. Так делать нельзя: надо обязательно подготовить ребенка, поговорить с ним заранее. Вообще, любые тайны, недоговоренности, вызывают у детей большое напряжение вплоть до полного отказа от сепарации.

— Каковы последствия этого?

— Люди, не прошедшие сепарацию, никому не доверяют: ждут, что их обманут, предадут. Не знают про свои границы: что мне можно, что нельзя. Не дружат с агрессией.

— При чем тут агрессия?

— Сепарация происходит в моменты ярости. Что мы делаем, когда ребенок в ярости? Контейнируем: мама в чем-то отказывает, выдерживает гнев ребенка и не уходит, а остается с ним. «К сожалению, все равно нет. Я с тобой, поплачь, но бить меня нельзя».

А если в момент ярости происходит разрыв, то ребенок делает вывод, что злость разрушает отношения: «Я рассердился, и меня поэтому бросили». Никто же не объясняет, что это не так. В результате, люди не могут защищать свои границы, они вообще не знают, где они. Они не умеют отказывать. И принимать отказ эти люди не умеют: они впадают в дичайшую ярость. Я знаю примеры, когда взрослые женщины, подруги с раннего детства, переставали общаться навсегда, потому что одна другой отказала в какой-то небольшой просьбе. Это подается как доблесть: я не терплю отказов, для меня это неприемлемо.

— Сегодня многие стремятся выдерживать негатив, но ведь наши мамы, бабушки просто не знали, как себя вести…

— Конечно. Вот недавно в нашей семье была ситуация. Заболел ребенок. Надо принять лекарство — горькое, гадкое. Ребенок рыдает и орет: «Нет, вы меня не заставите». Мама уговаривает, придумывает разные варианты, может, с конфеткой, с питьем. Рядом стоят прабабушка с прадедушкой: «Что ты с ней возишься, просто зажми и сунь в рот!». Мама отвечает: «Ее вырвет, надо чтобы она согласилась». В итоге отказывается от попыток уговорить: «Нет, значит, сейчас нет».

Привезла эти таблетки, не зная, что они такие противные на вкус, я, бабушка. Внучка злится на меня: «Не буду с тобой разговаривать, не трогай меня». Я ей отвечаю: «Ты злишься, что я привезла эти таблетки? Прости, пожалуйста, я не знала, что они такие горькие».

И она прощает, потому что я попросила прощения, а не сказала: «Я же хотела как лучше!». Прабабушка с прадедушкой при этом вообще не понимают, что происходит: «Ты с ума сошла, просить у ребенка прощения? Она должна была подчиниться!». Вот люди, у которых не было шанса на здоровую сепарацию. Да, сейчас для нас очевидно, что скрутить ребенка и сунуть ему в рот таблетку — это насилие, но так было не всегда.

— Получается, большинство сегодняшних взрослых так и не прошли сепарацию?

— Большинство в нашей стране оказалось в ситуации сверхранней сепарации. У нас мало кто знает, что такое быть самому. Или ты покинутый и изо всех сил развиваешь ложную самостоятельность, и тогда главным для тебя становятся вопросы власти, денег. Или ты пушистый комочек, которому нужно, чтобы за него все решали.

— Сегодняшним родителям проще, чем нашим мамам?

— С одной стороны, проще, потому что больше информации в доступе, больше понимания, что к чему. Но ведь и требования к современным родителям выросли во много раз. Уже мало, чтобы ребенок был просто жив и накормлен.

— Есть ли у нас, взрослых, шанс повзрослеть самим и помочь с этим детям?

— Только если прикладывать сознательные усилия, идти на терапию. Сейчас проводятся тренинги навыков проживания фрустрации, гнева. Есть программы для тех, у кого проблемы со сдерживанием, и вариация для гиперконтролеров, которые все держат в себе, пока не заболевают.