Буллинг моего детства: «В тот день я пришла в молчащий класс»
Это сообщение автоматически закроется через сек.

Буллинг моего детства: «В тот день я пришла в молчащий класс»

В начале учебного года стоит вспомнить не только про мотивацию к учебе, но и про буллинг. Это современное слово обозначает травлю, которая может случиться в коллективе. Сегодня в родительском клубе Littleone мамы и папы делятся своими историями о том, как они переживали буллинг в детстве и какие сделали выводы.

Жертвы буллинга

Юля, 37 лет, детей пока нет:

«В 5–6 классе меня скорее игнорировали, чем открыто издевались. Я не понимала, в чем причина. Когда я размышляла об этой ситуации уже взрослой, то думала, что причина буллинга — в том, что я не могла дать отпор, была слишком мягкой и интеллигентной. Из-за того, что я никак не реагировала, одноклассники думали, что я немного не в себе.

Ситуация игнора странная. Если бьют, то можно дать сдачи. А когда тебя игнорируют, как поступать — неясно. Тем более когда нет поддержки от взрослых. Я попросила о помощи классного руководителя. Она обещала разобраться с классом в ситуации, но бездействовала. Я закрылась в себя, как в ракушку. Я не жаловалась родителям, и они не знали, насколько все плохо. У меня было два пути: понять, что все плохо и требовать перехода в другую школу, потому что в этой невыносимо. Либо приспособиться к сложившейся ситуации и абстрагироваться. Почему-то моя психика выбрала второй вариант. Очень обидно, что родители ни разу не спросили: «Что меня беспокоит? Хорошие ли у меня отношения с одноклассниками?». Они были заняты зарабатыванием денег, им некогда было вникать в нюансы школьной жизни дочери. Как-то я пожаловалась папе, что меня обидел хулиган-одноклассник, и он в ответ сказал что-то вроде: «Сама виновата!». Мне стало еще обидней. Я не могла объективно оценить то, что происходит. Мне казалось, что у всех бывают похожие ситуации в школьной жизни.

Это продолжалось несколько лет. Ситуация улучшилась в 10–11 классе — видимо, все подросли и поумнели. В выпускном классе к нам приходил психолог и проводил тесты. По моим результатам она увидела, что у меня была психологическая травма. Наш новый классный руководитель сразу среагировала: «Чем я могу Юле помочь?». Психолог сказала, что я сильная и справлюсь. Но к специалисту тогда пойти мне все же надо было: я окончила школу в 2000 году, но еще долго разговоры о ней вызывали у меня слезы. Когда в 2012 году я высказала родителям все свои обиды, то боль, что мучила меня все время, отпустила — стало легко и спокойно.

Сейчас я понимаю, что мамы и папы должны зорко следить за душевным состоянием детей и при первых подозрениях задавать вопросы. Если ребенок был раньше веселым и общительным, а потом вдруг замкнулся, то явно что-то тут не то. Он обязательно должен чувствовать, что его защитят. Я часто оценивала себя по тому, как оценивали меня взрослые. Учительница говорила, что я бестолочь. Я верила, что так и есть: она же взрослая и умная. Только когда я повзрослела, то поняла, что взрослые тоже ошибаются.

Надеюсь, что когда у меня будут дети, я смогу быстро среагировать на болезненные для них ситуации и предотвратить проблемы, которые возникли у меня из-за того, что родители не защитили».

Виктория, 60 лет, мама Олега (40 лет), Яны (33 года) и Игоря (31 год):

«В 7 классе к нам пришла второгодница из очень неблагополучной семьи. Я была отличницей со своим мнением и характером, залюбленная бабушками, одетая их швейным мастерством и маминым вкусом. Девочка меня невзлюбила, сплотила против меня одноклассниц. Началась травля. Обидчики могли окружить меня и запугивать, наговорить гадости, выкинуть портфель на улицу. Только уверенность в себе, принесенная из дома и подкрепленная любовью близких, позволила не плакать и улыбаться в лицо тем, кто обижал. А дома я рыдала тихо, никому не жалуясь. Физически тронуть меня не пытались: однажды толкнули, и я очень правильным тоном сказала, что они еще пожалеют. Но это был год мучений. В 8 классе все волшебным образом исчезло, наверное, потому что я держалась.

А после 8 класса моя мучительница ушла, и я не знала о ней ничего до 19 лет. Когда я родила сына, история получила продолжение. Наш педиатр попросила помочь одной маме без молока. Я согласилась. А на следующее утро ко мне пришла она, та самая второгодница! Принесла коробку конфет с коньяком — «к чаю» кормящей матери. Я сцеживала молоко и отдавала Сашке — молочному брату моего сына. Эта история закончилась плохо — та девчонка спилась вместе со своим мужем, Сашки тоже уже нет.

Я рассказывала все это детям и говорила: главное, в себе не держите. Не захотите, вмешиваться не буду, но разделенная боль не так сильна, а поддержка нужна всем. Старший сын делился тем, как его обижают в школе — я учила его иронии и сарказму, как выставлять в смешном свете обидчика. Дочь похожа на меня — она обо всем рассказывала, уже пережив ситуацию. А младшему сыну было проще всех — он умеет к себе расположить и выходить из всех ситуаций с юмором».

Людмила, 47 лет, детей нет:

«Я была в 7 классе, когда мне объявили бойкот. Это продолжалось несколько дней, но впечатлений, выводов, потрясений мне хватило.

Мы были в кино, стояли в очереди в толпе, и в этот момент мой одноклассник обозвал меня — публично, обидно. Я разрыдалась и побежала домой. Через эти рыдания мама поняла, что меня кто-то обидел и на следующий день, видимо, поговорила с этими ребятами. И в тот день я пришла в молчащий класс: со мной разговаривала одна моя подруга, а все остальные молчали. Это было очень страшно. Это была стена. А я эмоциональный человек, чувствующий, и это для меня было невыносимо. Так прошло несколько дней. Я искала способы выбраться из этого молчания. Через несколько дней был классный час, и, не вытерпев, я подняла руку и вышла к доске и стала читать стихотворение, которое сочинила сама. И сейчас его помню:

«Идешь ты по полю — прислушайся.

Вглядись в необъятную даль.

Застыла в пространстве музыка

Нажал пианист на педаль...»

Я читала на таком надрыве. Говорила не текстом, а подтекстом. В конце — расплакалась, убежала домой, подруга принесла мне портфель. На следующий день, когда я пришла в класс, началась совсем другая жизнь. Это были те же люди, но с другими глазами.

Много позже я поняла, что всю свою боль, отчаянье я вложила в подтекст, и он, вероятно, так тронул одноклассников, что все изменилось. И после мы жили в мире и согласии.

Эта тема для меня была и остается важной: спектакль, который я, как режиссер театра «Ковчег», адресовала детям и подросткам «Все лето в один день» по роману Рэя Бредбери — об этом. Я эту ситуацию заложила туда, пытаясь ее прожить и отпустить. Финал спектакля изначально был такой: девочке нужно было увидеть солнце, а одноклассники закрыли ее в чулане. Когда они сами увидели солнце и изменились, открыли чулан, но что стало с Марго, оставалось за кадром. По прошествии времени я придумала другую концовку и поняла, что для меня это и есть ответ на вопрос, зачем мне дана была та ситуация в детстве. Сейчас девочка в конце спектакля не погибает в темном чулане от жестокости, несправедливости и обиды на весь мир, а выходит к одноклассникам и отдает им то солнце, которое она обнаружила в своей душе, только пройдя через это испытание. Для меня важна мысль: если тебе Бог дает испытание, он дает тебе и силы, чтобы с ним справиться! Если тебя лишают солнца, ты должен стать им для других, и пусть другим рядом с тобой будет тепло и светло!».

Когда травишь ты… вольно или невольно

Ольга, 46 лет, мама Наташи (19 лет):

«Со мной в школе учились две девочки, которых заклевали. Они были хорошие, но не умеющие за себя постоять. Одна так и осталась забитой выросшей угловатой тетей. Вторая тогда пошла ва-банк, хотела стать своей у гнобителей. Она ей стала — ранний секс и беспорядочные связи на всю жизнь. В обоих случаях дети не выгребли из-за пассивной позиции взрослых. И я могу точно сказать за всех своих одноклассников, что нам, уже взрослым, сейчас стыдно за ту позицию молчания.

Эти истории были у меня перед глазами, когда в школе стали буллить мою дочь. Выяснилось, что в 4 классе среди одноклассников-десятилеток появилась новая девочка из деревни, второгодница и гром-девица 12 лет. И она стала устанавливать свои правила, забивать стрелки за школой, где предлагала организовать унижения для моей дочери.

Я сходила в школу. Педагог сказала, что она бессильна. Директор тоже ответила в этом ключе. И я пришла на урок, чтоб с детьми поговорить. Я знаю их с первого класса. Они все нормальные. Дети молчали. Один мальчик сказал: «Ну, ее ведь не насмерть убили бы. Все нормально».

Я разрешила дочери не ходить в школу. Мы учились из дома и ходили по психологам. Хороший педагог сказала мне, что не надо пытаться спасать весь мир и переделывать ту девочку — надо спасать своего ребенка. Если бы не тот педагог, я бы так и пыталась объяснять классу, что так нельзя. Ходила бы в школу утром и вечером, отводя и забирая дочь. Делала бы все в погоне за общественной справедливостью. Не понимая при этом, что гублю психику своего ребенка.

Я перевела дочь в другую школу. Ездить туда было далеко, но все сложилось хорошо. А вот в бывшем дочкином классе та девочка всех подмяла. И все скатились и в учебе, и в поведении.

Я думаю, что главное в такой ситуации — слышать своего ребенка каждый день. Обсуждать мелочи. Вызывать у ребенка потребность делиться. Поддерживать. Не знаю, кого тот год больше перевернул — дочь или меня. Но именно тогда мы с ней стали очень близки и до сих пор все обсуждаем».

Кирилл, 35 лет, отец Амелии (5 лет):

«В нашем классе буллинга не было. Хотя у нас училась девочка «с понятиями», которая хотела доводить остальных, но у нее ничего не вышло. Видимо, потому что наш класс был «сборной солянкой» их тех, кого исключили их разных школ за успеваемость и поведение. И вместо буллинга кто-то навалял этой девочке, и буллинг затих.

И еще эпизод: на нашу одноклассницу «наехала» девочка классом младше, у которой была своя группа поддержки. В школьном коридоре тоже повисло напряжение. Но одноклассница позвонила армянину, у которого работала на каникулах продавщицей овощей, и он приехал в школу с четырьмя прекрасными братьями. И они все вместе объяснили девочке, как та глубоко неправа.

Я думал о том, что вырос в неблагополучном районе и учился в обычной дворовой школе, а буллинга как такового у нас не было. Почему? Вероятно, мы были так озабочены тем, чтобы хоть как-то выжить, что на попытки буллить просто забивали. Моей дочери 5 лет и я уверен — буллинг ее не коснется. У нее очень четко проставлены границы: она точно знает, что хочет, что ей нравится и легко и без сомнений говорит «нет». Мы проговариваем с ней, что можно и нельзя делать в обществе, чтобы потом не пожалеть. Я понимаю: буллинг предполагает, что жертва не будет проговаривать все с родителями. Но в настоящий момент дочь очень доверяет нам, обсуждая все. И я надеюсь, с годами мы не потеряем это доверие».

Не со мной, а с другим…

Катерина, 35 лет, мама Майи (12 лет):

«В моем детстве случилась печальная история с семьей подружки. Мы были в 4 классе. Брат подруги в 7 классе. Он был заводила, душа компаний, любимчик девчонок и учителей. Да и вся семья у них была классная: хороший достаток, мама состояла в родительских комитетах, устраивала детям праздники, экскурсии, дни рождения. К брату подружки в класс пришел новенький — умный, но замкнутый мальчик, младше всех на год, Ему было 13 лет. Мама воспитывала его одна. Брат подруги начал над ним подтрунивать, чем спровоцировал соответствующее отношение всего класса. Мальчик так сильно его возненавидел, что одним вечером пришел расстрелять всю семью: оружие он умудрился вывезти из Норвегии от маминого приятеля. В результате брат и мать убиты, моя подружка — с ранением головы, а на папе случилась осечка.

У выживших жизнь сложилась очень плохо. Папа начал пить. Подружка моя не ходила больше в школу. После больниц и операций очень долгое время училась заново жить и говорить. Лет до 14 мы с ней общались, пока она не ушла в дурную компанию, где алкоголь, сигареты, беспорядочный секс. Она родила рано, ребенком особо не занималась. А того парня посадили в спецшколу для малолетних преступников.

Поэтому я яростный противник буллинга. И я разговариваю с детьми на эту тему. Мы обсуждаем истории из интернета, описывающие такие ситуации и вместе ищем возможные решения.

В новом учебном году наш класс идет на курсы по выстраиванию взаимоотношений, за что меня ненавидит большинство родителей. Для них норма: пнул, ударил, обозвал».

Марина, 39 лет, мама Вовы (13 лет), Вани (12 лет) и Василисы (10 лет):

«Буллинг в моем детстве был. Помню, во 2 классе я ударила девочку, которая издевалась вместе со своей подружкой над умным, но слабым мальчиком.

В 7 классе мальчишки травили тщедушного одноклассника — пацан был троечником, откуда-то с Кавказа. Девчонки в этой травле не участвовали, но было противно. Я общалась и помогала тому мальчику в мелочах. Мне было жалко его. Однажды в школу пришла милиция: накануне этого мальчика избили на улице пять одноклассников. Его положили в больницу. А двух одноклассников поставили на учет в милиции. Осадок был неприятный. Учителя в эти ситуации не вмешивались. Что мне делать, как быть, я не понимала. Родителям я ничего не рассказывала: не приходило в голову с ними делиться такими переживаниями.

Мой старший сын столкнулся с буллингом уже в 1 классе. Мне хватило пары эпизодов: я отправилась с мужем к учительнице. Она адекватно восприняла и разрулила проблему с детьми, причем и в нашем, и в параллельном классе. Они все подружились и до сих пор вместе учатся. Позже дети смотрели и обсуждали фильм «Чучело».

У среднего ребенка учитель умело пресекала любые попытки травли и вызывала на разбор участников и родителей в случае драк или ЧП типа пропажи телефона. Класс и сейчас встречается с этой учительницей несколько раз в год, хотя начальную школу уже окончили».

Читать по теме:

1
0
56687
КОММЕНТАРИИ1
0
А чем автора не устраивает слово "травля"? Русский язык недостаточно богат? Может тогда уж на английском всё написать? Трудно будет?
ПОХОЖИЕ МАТЕРИАЛЫ