Иногда, чтобы лучше понимать своих детей, особенно подростков, стоит вспомнить себя в их возрасте. Поэтому этот выпуск «Родительского клуба Littleone» посвящен воспоминаниям сегодняшних взрослых о том, какие подростковые тайны они скрыли от своих родителей. И скрывают до сих пор...
От автора
Мне было восемь лет, я училась в первом классе. Школу и музыкалку отделяла сопка. Десять минут пути. Максимум пятнадцать. Я решила, что в обход сопки ходят слабаки, и решила идти вверх: так же ближе. Сапоги проваливались в наст, шуба намокла и стала неподъемной, к вершине я выбилась из сил, и думала только том, как бы добраться домой. И тут я увидела два глаза. Два голодных глаза. Не сразу поняла — человек, животное? Потом разглядела военную форму, догадалась — стройбатовец. Открыла рюкзак, чтобы достать бутерброд — глаза стройбатовца были голодные. И тут этот человек вытряхнул все содержимое моего рюкзака в снег, и вцепился зубами в красный пластмассовый мячик, решив, что это яблоко. И разрыдался — от отчаяния. И заголосил на незнакомом мне языке.
«Не ешьте!», — закричала я, протягивая ему бутерброд, сплюснутый тетрадками и книжками. Он проглотил бутерброд — будто его и не было, и мы вместе, аккуратно отряхивая снег, сложили тетрадки в мой рюкзак. Он всхлипывал. Я — от ужаса, страха и бессилия — разрыдалась тоже. Та встреча с дезертиром стала моей главной детской тайной. Я боялась даже вспоминать то свое восхождение и ту встречу, не то, что говорить об этом. Зато я сразу позвала на помощь всех взрослых, когда, решив, что в дверь звонит сосед Рома, открыла ему и увидела, что там никакой не Рома, а незнакомый дяденька — и у дяденьки спущены штаны.
А как у других? По-разному. Но однозначно — моя первая история скорее исключение из правил. А вторая — вполне себе правило. Большая часть детских тайн связана с дяденьками, которые достают из широких штанин, которые хотят потрогать или погладить, которые… Впрочем, опрос, проведенный среди читательниц «Литтлвана» скажет сам за себя.
Итоги опроса
Photodesigner: «Как-то летом я не поехала к бабушке и осталась в Норильске, где для подростков никаких развлечений не предусмотрено. Как-то раз моя одноклассница Кристина — мы жили через дорогу друг от друга — стала меня зазывать в свою компанию. Нам было по 13 лет, а мальчикам в той компании по 14-16. И однажды я поддалась уговорам — мы пришли вместе. Кристина с парнями общалась очень свободно, раскованно, и очень быстро ушла с одним из них в другую комнату. И тут я вижу, что на столе какие-то упаковки, коробки, пакеты. И среди прочего порошок, ложки, зажигалки и шприцы. Окончательно до меня дошло, что происходит, когда все стали колоться. От увиденного волосы у меня встали дыбом. Я стала проситься домой, но мальчики под воздействием препаратов не очень понимали, зачем мне так быстро уходить. К счастью в это время Кристина присоединилась к нам, я ей наврала, что плохо себя чувствую, и она меня проводила. Так быстро я домой никогда не бежала. И никогда больше с теми Кристиниными знакомыми я не общалась. Но и маме не рассказывала об этом».
Вика: «Родители разводились с шумом и грохотом, на детей забили. Мне было 16, я затусила с 4 мальчиками — как пацан с пацанами. Мать это видела и переживала, но ничего взамен предложить не могла. Она до сих пор не знает про наши развлечения с огнестрельным ружьем, добытым непонятно где: стреляли в лесу, по банкам и бутылкам. Пуля не всегда совпадала с калибром оружия. Нам очень повезло, думаю, что ни у кого в руках пистолет не взорвался».
Лера: «Я не рассказывала маме, как меня травили в школе в 10-11 лет: ей всегда было фиолетово что происходит — главное, чтоб хорошо училась. Когда я рассказала ей, что ко мне цепляются педофилы, она не поверила, сказала, что я выдумываю, я перестала говорить и об этом тоже — хотя до 15 лет они меня преследовали, и преимущественно это были папины знакомые».
Инна: «Я училась в первом классе. Однажды я зашла в рекреацию, где были туалеты для первоклассников, но туда почти никто не ходил, потому что они находились далеко от классов, а были те, что около классов, но там было многолюдно. И не успела я зайти в туалет, как увидела четвероклассника, который достал свой писюн из штанов, и подозвал меня подойти его рассмотреть. Я остолбенела — не могла двинуться ни вперед, ни назад, а четвероклассник произносил слова, от которых мне хотелось вырвать: «Если ты сейчас не посмотришь на него, я расскажу твоим родителям, что ты сама попросила меня его достать». Я все же смогла преодолеть себя, зашла в туалет, меня там вырвало. А вышла из туалета я, уже когда начался урок и я убедилась, что в рекреации никого нет».
Ира: «Однажды — я только начала учить английский, старшеклассник сказал мне: «Kiss my penis». Я смогла перевести первые два слова, а с последним помогла учительница английского. Я никому никогда не говорила о том ужасе, что испытала, когда поняла, ЧТО он мне предлагал».
Анна: «Я не рассказывала маме, берегла ее, что на меня напал военный из южной республики. У нас в окрестностях было несколько изнасилований, и мама провожала меня на электричку, надо было идти 3,5 км полем, было жарко, я пожалела маму и уговорила идти домой, а я сама полдороги дойду. Все закончилось удачно: стресс дал мне силы крикнуть так, что солдат, лежащий на мне, отпрыгнул (я еще впилась ему ногтями в глаза) и сказал: «Извините!». Я думаю, мой утробный, из живота крик дернул проходившего полминуты назад мужичка (он посмотрел на меня с недоброй усмешкой, то есть понял, зачем караулит посреди поля стройбатник) на помощь мне. И я ушла».
Ольга: «Мама не знает, как меня направили в 20 лет на проверку в онкодиспансер. Я пришла домой мертвая после диспансера, но увидев, что мама заметила, что на мне лица нет, сказала себе: «Я здорова», и решила не делать никаких проверок».
Милана: «Начиная с 14 лет, я живу двойной жизнью. Мама не знала обо мне почти ничего: о том, что я начала интимную жизнь, о том, с кем я встречаюсь, что делаю. Я начала сексуальную жизнь в 15 лет и, конечно, признаться в этом не могла. Через 3-4 месяца у меня начались симптомы молочницы, я запаниковала, побежала в консультацию — меня отправили в подростковое отделение. Ездила туда в школьное время. Спасибо моей подруге, она сопровождала меня туда. Сдавала анализы, СПИД, Вассерман — впервые в жизни всё это было очень страшно. Сказать маме про то, что я живу половой жизнью с мальчиком не представлялось возможным. Когда у меня в 15 лет нашли пачку сигарет, для меня это было столь травматичным, что я чуть не покончила с собой от стыда. Я была уверена, что мама не поймёт, будет ругать, осуждать. А ее мне нужен был свой, безопасный мир. В который никого не пускают. Сейчас мама почти ничего обо мне не знает, я тщательно оберегаю свое внутреннее пространство при том, что она хочет меня контролировать».
Инга: «Мне было 4 или 5, сестре на 1,5 года меньше. Наша двоюродная сестра, старше нас на 5 лет, играла с нами в доктора. Сажала нас на стульчик по очереди и осматривала там...».
Лера: «Мои родители не знают, что я сделала аборт».
Сообщество «Подслушано»:
- «В 15 лет меня чуть орально не изнасиловали. В процессе меня вырвало на насильника, и он убежал. Но заявление все равно написали. И самым страшным воспоминанием об этом для меня стал тот вечер, когда меня привезли на опознание. И на меня, маленькую напуганную девочку, смотрело три пары глаз, в которых не было ни капли человечности».
- «Когда мне было семь лет, я проходила лечение в больнице, мне назначили курс барокамер. Это такой здоровый железный саркофаг с изменяемым давлением. Закрыли меня, поставили аудиосказку Аладдин (кстати, страшную довольно) и благополучно забыли. Когда сказка пошла на четвертый или пятый круг, в комнате погас свет. Стало окончательно жутко, я тихонько подвывала, скреблась, и не могла ничего поделать. Руки ноги в проводах, аппарат не открыть изнутри, я печально прощалась со своей маленькой бестолковой жизнью. Меня стали искать часов в восемь, когда шел вечерний обход. Прибежали врачи, испуганные, освободили, напоили чаем, так как ужин уже закончился. Попросили не говорить родителям. И я не сказала. Сейчас понимаю, что узнай я такое от своего ребенка — убила бы».
Психолог Людмила Бородина:
«Мне было 6 лет, и я приехала на хутор к своим родственникам. Рядом жила мама с двумя детьми примерно моего возраста, и с этими детьми я проводила много времени вместе. Однажды к этим детям приехал папа и повел нас всех троих гулять в поля. Там, в полях, он сел рядом со мной и начал меня очень странно гладить. Никто никогда меня так не гладил. Я была в ступоре, не понимала, что происходит, но не отвела его руку, не встала и не ушла. Рядом ходили дети, увидев, что их отец меня наглаживает, они перестали играть и стали смотреть на нас. Это меня спасло — он встал и повел нас всех гулять дальше. Больше я не бывала у детей, когда к ним приезжал папа. А когда мне было 7 лет, мы с мамой жили в городской квартире, и напротив нас на площадке жил мужчина — тогда он мне казался очень старым: может быть, ему было лет пятьдесят. Когда он меня видел, он все время приговаривал: «Ах, какая девочка! Ах, какая хорошенькая! Настоящая красавица! Однажды, когда я оказалась на лестничной площадке одна, он поймал меня и поцеловал в губы, взасос. У меня было чувство, что он меня проглотит. Было очень противно. Мы жили рядом много лет, но больше он меня не трогал, хоть и продолжал при маме ворковать: «Ах, какая у вас дочка!». У меня нет идей, почему ни в первом случае, ни во втором я не стала делиться случившимся с мамой. У нас были доверительные отношения, но мне даже в голову не пришло рассказать ей, что со мной произошло».
А как у мальчиков?
Виктор: «Подростком я с компанией лазал по заброшкам. Нам очень нравилось зависать в таких местах. Мы забирались в довольно опасные места. Как не убились и не покалечились — не знаю. Мама об этом до сих пор не знает. И не узнает, зачем ее расстраивать? Она до сих пор переживает, что со мной может что-то случится».
Денис: «Самое страшное, что происходит со мной — это призрак, который живет в нашей квартире, когда нас нет. Если я возвращаюсь с дачи, то нередко замечаю, как кто-то открывает шкафы, включает и выключает свет, двигает вещи. А потом затихает. Взрослые этого не видят».
Юрий: «Мы с другом в подростковом возрасте катались на крышах поездов. Пару раз чуть не убились. А еще было несколько «стрелок», на которых применялось все — от кастетов и цепей до огнестрела. Родители об этом, конечно, не знают».
Алексей: «В 9-м классе я спер ключи от отцовской машины и мы всю ночь с друзьями на ней гоняли (я нормально водил, но прав не было). Очень быстро гоняли. Не очень, скажем так, трезвыми. Но обошлось, слава Богу. До сих пор не знаю, в курсе отец про эту вылазку или нет».
София:
«Моя тайна касается моего сына. Ему было 12 лет, когда я заметила, что к него откуда-то появляются деньги. Пытаюсь выяснить откуда — тишина! Применила все возможные способы вытянуть информацию! Прижала к стенке! Успела! Оказалось, что к школе приходит мужчина и предлагает «денежку за пару фоток». Подняла всю школу, учителей.... оказался педофил!».
Психотерапевт Александр Ройтман:
«Я не буду давать очевидных советов про то, что нужно разговаривать с ребенком с самого его рождения, нужно прививать ему привычку разговаривать — с вами и с самим собой, учить его с юмором принимать самые тяжелые ситуации, а если у ребенка не хватает юмора, то просто быть с ним созвучным. Созвучным, но не отражающим его мнение, а говорящим так, чтобы ребенок видел разницу между собой и родителем. Я не буду об этом. Я лучше поддержу тех родителей, которым подобные советы не пригодятся: не все дети одинаково настроены на «а поговорить», и не все родители одарены талантом разговорить свое чадо до необходимой кондиции. И… если вы не разговаривали с ребенком предыдущие 10 лет, то просто наблюдайте, следите за ним — во сколько он приходит домой, как себя чувствует, насколько стабильно он себя ведет. И если вы чувствуете, что в жизни вашего ребенка происходит что-то опасное, то именно сегодня — тот миг, когда вы можете сделать все, что не делали предыдущие 10 лет. Вы не построили доверие за годы? Постройте его за секунды: будьте готовы перевернуть мир, круг друзей, школу, быть невежливым, недипломатичным, нелиберальным — и искренним! Будьте готовы быть своему ребенку не только психологической помощью, но и полицейской службой. Когда ситуация экстренная, времени на размышления нет, нужно реагировать немедленно, незамедлительно спасая жизнь. Пусть ребенок видит — насколько он перепуган, настолько же его родители смелы. Наркотики? Уезжайте в другой город. Секта? Вытаскивайте его оттуда за волосы. И не вините себя во всем: целый детский мир скрыт от родителей. И — вспомните себя! — даже хорошим родителям не рассказывают обо всем. Так устроен мир».
P.S. Улыбнитесь!
Мирта Гроффман: «Мне лет 15, я только познакомилась с новыми друзьями — вожделенно вымечтанной неформальной компанией. И вот со своей подругой Ирой мы пошли в гости к еще какой-то подруге. А я накануне вечерком читала на ночь книгу про наркоманию, и там как раз была история о том, как приобщившиеся к зелью подростки варили так называемый «компот»: в книге было объяснено, что вываренная маковая соломка — это коричневое варево, напоминающее компот из сухофруктов. И вот мы приходим к Ириной подруге, там еще куча народу, все старше меня, все тусят, я, стесняясь, примостилась в кухне на стуле.
Внезапно в кухню входит хозяйка квартиры и ее парень, и между ними такой диалог:
— Где кастрюля?
— А шприц где?
Кастрюлька приземляется на стол передо мной, и я вижу там тот самый «компот».
Когда на стол кладут советский стеклянный шприц без иглы... мне совсем плохеет. Я начинаю прикидывать: «Они будут колоться прям тут? Будут ли предлагать мне? Как свалить, не привлекая внимания?». И, конечно, паническое: «Куда я попала — это же наркоманский притон!»
Тем временем диалог продолжается:
— Ну что, готов?
— Да… Тащи сюда этого гада! И замотай его во что-то!
Хозяйка притона уходит, а я смотрю на дверь кухни, пытаясь представить, как эта худая и щуплая девица будет тащить кого-то завернутого... И тут она входит и заносит большого толстого рыжего кота в полотенце. У бедняги воспалились почки и его надо было отпаивать отваром каких-то трав, так что «компот» вливали в животное шприцом, предварительно обездвижив».
