Журналист Катерина Хрусталева уверена, многим сегодняшним родителям поколения «35+» хорошо знакома практика «воспитания ненависти к телу». Ее сегодняшняя колонка — о разнице между тем, чтобы взрастить в девочке скромность и загнать ее женственность далеко вглубь.
Воспитать в девочке скромность или убить женственность, дать правильные нравственные ориентиры или напугать взрослой жизнью, удержать от соблазнов современного мира или установить тотальную слежку. Грань между этими понятиями зыбкая.
... В то лето, я помню, вернулась из лагеря, как обычно, загоревшая, исхудавшая, но было и что-то новое. Где-то убавилось, а где-то прибавилось: верх от купальника, купленного в прошлом году в декоративных целях, стал едва ли не мал. И вообще, как-то я изменилась. Наутро я стояла в футболке перед зеркалом и удивленно разглядывала там себя новую. За этим «позорным» занятием я была застукана бабушкой… Что тут было!
«Неприлично!»
Психологи говорят, что каждому из нас есть что предъявить людям, которые нас воспитали. Одного слишком опекали, другого оставляли на полное самоопределение, кому-то насильно выбрали профессию, кого-то, наоборот, не удержали от ошибки в выборе своего пути. Моей бабушке уже не хочется ничего «предъявлять». Во-первых, ее нет давно. Во-вторых, я ее очень любила. К тому же истории из жизни моих знакомых говорят о том, что практика воспитания ненависти к телу существовала не только в моей семье. Это вовсе не было исключением, скорее, нормой.
Почти ровесница революции, в Бога бабушка не верила, в государственную идеологию тоже. Главной нравственной категорией в ее жизни было «приличие». Все, что относилось к физиологии, сразу же подпадало в разряд «неприличного».
Взять вторую конфету за день — неприлично. Не вредно, не портит зубы или фигуру, нет! Именно неприлично. Вообще, неприлично с удовольствием есть. А еще — неприлично пойти в туалет, если в доме есть посторонние люди. Даже если гости сидят за столом в большой комнате, а туалет на другом конце квартиры, все равно надо терпеть, хоть тресни! Неприлично потеть, кто бы спорил! Однако заметив, что я побрила подмышки, бабушка пришла в еще больший ужас: забота о теле сразу же наводила мысль о том, что оно, это тело, хочет кому-то понравиться. А это уж не просто неприлично, это выходит за рамки!
Когда бабушке кто-то сообщал: «Красивая у вас внучка», она тут же со вздохом прибавляла: «Подбородок только не удался». Сейчас я смотрю в зеркало и удивляюсь: подбородок как подбородок! Но все детство я помнила об этом «существенном изъяне», он обсуждался с бабушкиными приятельницами и на семейных застольях. И когда мама одергивала бабушку, получала в ответ лишь фирменный вздох. Так бабушка вздыхала, когда замечала, что папа ночью тайком варит себе макароны — но папа был человеком исходно неприличным, как, впрочем, все мужчины. Что с них взять?
«Не выпячивай!»
Кроме маленького подбородка у меня было два изъяна: сначала я была «кожа-да-кости», а потом, наоборот, «пухлая, со всех сторон все торчит». И еще я была сутулой. Сутулиться меня научила бабушка. Брезгливо глядя на мой «невероятный бюст» аж второго размера, она советовала: не выпячивай, что это ты как на базаре! Я не выпячивала, горбилась и не глядела в зеркала: мне не хотелось видеть того, кто отражается в них.
Все это можно было бы списать на странности именно моей бабушки. Но ведь нет! Я знала одну женщину, поколения моих родителей, которая не вышла замуж из-за «чудовищного недостатка». На спине у нее было темное родимое пятно. В остальном она была умница, красавица, с высшим образованием и ученой степенью, а какие пирожки пекла! Однако, вероятно, еще в детстве ее сумели убедить, что ни один «приличный» жених с таким пятном замуж не возьмет. Потому в юности она отказывала молодым людям, не доводя дело до ситуации, когда пятно могло оказаться в пределах видимости. Так и живет старой девой. С завистью смотрит на внуков своих подруг. Видимо, и я со своим «маленьким подбородком» должна была забыть о семейном счастье. Впрочем, могла ли считаться счастьем семейная жизнь? Для людей, чьим богом было «приличие», это совсем не так однозначно.
«Наш женский крест!»
Наличие семьи, как известно, предполагает «исполнение супружеских обязанностей» — выражение очень характерное, кстати. В терминологии бабушки, это, конечно, относилось к области «неприличного» и не обсуждалось. Однако не все ее сверстницы были столь скрытны. Вот, например, бабушка моей подружки даже рискнула поговорить с внучкой «об этом». Сухо объяснив процесс, из-за которого не стоит заходить по ночам в спальню родителей, она добавила: «Это, деточка, наш женский крест». Вот так! Слово в слово! Мы, двенадцатилетние, потом долго шушукались, жалели мам, и обещали, что с нами так не поступят. Ну, разве что разок, для того чтобы родить ребенка, мы потерпим. Мечта о принце на белом коне резко утратила радостные краски. К счастью, рядом был пример мамы — счастливой, довольной, замотанной на работе, но всегда спешащей домой. Признаков «несения креста» она не проявляла, что отчасти успокаивало.
Когда мы с подружками начинали взрослеть, красить ресницы и ходить на свидания, вся страна погрузилась в просмотр сериалов. Вечером во время «Санта-Барбары» на улицах становилось пусто. Вымышленные обитатели американского городка вошли в наши семьи. Их поступки обсуждались на полном серьезе. Но никогда я не слышала, чтобы их судили по понятиям «прилично-неприлично». Однажды во время типично подросткового скандала моя подруга поинтересовалась: почему, если Иден и Круз провели вместе ночь — это любовь, а если она в шестнадцать лет едет гулять с мальчиком — то это разврат? Ответ был поразителен: «Так это ж только в кино так бывает»!
Вообще, подозрения «в разврате» было чрезвычайно популярно среди родителей моих знакомых. Однажды в два часа ночи ко мне домой заявилась сокурсница Лёля. Бабушка, к счастью, была в санатории, а родители к таким вещам относились с пониманием, тем более что девушка была вся в слезах, и идти ей было явно некуда. Оказалось, Лёля гуляла с молодым человеком, опоздала на метро, он пешком пошел ее провожать. Дошли до парадной. Мама сидела у окна – волновалась. Мобильников тогда не было. Увидев из окна дочку ночью, с «мужчиной» (восемнадцати лет от роду), мама открыла форточку и заявила: где шлялась – туда и иди. Задыхаясь от рыданий, бедная Лёля шептала: «У меня ж ни с кем не было еще ничего, а она после каждого свидания говорит, что «по мне полк солдат прошелся». Поразительно! Всю жизнь они воспитывали в нас пуританский дух, но совсем не верили в успех такого воспитания! А потому не доверяли, подслушивая телефонные разговоры, подглядывая в дневники… Да что там дневники! Помните, в «сталинских» домах в ванной комнате почти всегда есть высокое, под потолком окошко на кухню. Архитекторы делали его в целях экономии электричества. Так вот, только я лично знаю несколько человек, в том числе и мальчиков, за которыми в подростковом возрасте, встав на табуретку, через это окошко подглядывали мамы, подозревая их в известном грехе. И в голову им не приходило, что женщине подглядывать за моющимся мальчиком-подростком – вот что уж действительно неприлично! Им казалось, цель оправдывает средства.
«Нужно терпеть!»
Помню другую сценку еще со школьных времен: моя одноклассница подходит к учительнице и жалуется на то, что болит живот. Учительница густо краснеет и шипит: марш в медкабинет. А потом собирает нас отдельно от мальчиков на перемене и вещает: «О таких вещах не говорят вслух! Все же могут подумать (!), что живот болит от… от… этих самых, ну вы понимаете». Ночью одноклассницу увезли с аппендицитом в больницу. Месячных у нее в тот день не было, но разве может от чего-то еще болеть живот у девушки? Зато мы получили очередной урок — жаловаться на боль «неприлично». Нужно терпеть. Терпеть до потери сознания, до перитонита, только б никто ни подумал ничего дурного. Подчиняться телу нельзя, нужно подчинить его себе, забыть о нем, словно его нет. Только тело таких вещей, увы, не прощает.
К концу школы я начала болеть. На третий этаж поднималась с одышкой. Задыхалась, переворачиваясь ночью на свой «пухлый» живот. Пульс внезапно зашкаливал, голова болела. После обследований поставили диагноз: вегетососудистая дистония. Сегодня считают, что такого заболевания нет. Это либо гормональные изменения, требующие корректировки, либо запущенный невроз. Я не врач, не психотерапевт, и даже не большая поклонница теории «соматических» заболеваний. Но в моем случае, я думаю, мое тело мстило мне. Мстило за отсутствие любви и внимания. Я его ненавидела: толстая, неуклюжая, вся в подростковых прыщах… Мне казалось, оно предало меня – такую возвышенную, утонченную, с цитатами из классиков в голове и идеями всеобщего счастья в душе. Мне казалось, его невозможно любить, всю меня невозможно любить. Вечерами я все так же смотрела сериалы и читала книжки. В них герои влюблялись, женились, разводились… Но у них ведь не было маленького подбородка и толстого живота!
Мне повезло, меня спасла, как это бывает, любовь. За год своего первого серьезного романа я сама собой похудела на семь килограммов, одышка прошла, пульс поднимался исключительно от счастья. Сутулиться, правда, вошло в привычку, которую я не преодолела до сих пор и уже вряд ли преодолею. Роман не привел к долгожданной свадьбе, что было, конечно, совершенно «неприлично». Но бабушка об этом уже не узнала, ее не стало той весной.
«Спасительные» отношения случались не у всех. Некоторые так и остались в плену ненависти к телу, в плену физиологии, которую пытались отрицать, но которая неумолимо напоминала о своем существовании.
«Не живи!»
История, как известно, ищет рифмы в прошлом и идет по синусоиде. Помните, пышные пиры и развратные оргии времен Римской империи сменились строгой моралью раннего Христианства. А раннесоветские лозунги «Долой семью, как пережиток буржуазной морали» привели к постулату о том, что «в СССР секса нет». Сегодня, наряду с оголенными животами, заниженными до середины ягодиц джинсами и шумными гулянками в ночных клубах, тоже все чаще слышны голоса строгих блюстителей нравственности. С трибуны Госдумы, с экранов телевизоров, со страниц интернет-форумов они вещают о важности соблюдать «приличия». И все, кажется, правильно. Но что-то смущает. Потому что я, прошедшая через испытания ненавистью к телу, вижу, как человеческое естество, особенно девичье, женское, снова заковывают в рамки, право на его существование снова ставят под подозрение. Получать удовольствие от жизни, нравиться себе и другим снова рискует стать «неприличным». Но те, кто не живут, а «несут крест семейной жизни», не могут быть счастливы, а значит, не могут научить быть счастливыми своих детей.
Стоит ли это того? Спорный вопрос.
