«Если человек вырос в созависимых отношениях с родителями, он может не подозревать, что бывает иначе»
Это сообщение автоматически закроется через сек.

«Если человек вырос в созависимых отношениях с родителями, он может не подозревать, что бывает иначе»

Созависимость, когда люди становятся «частью друг друга», — большая проблема и для пар, и для детей. Психологи Анастасия Платонова и Александр Ройтман объясняют, как это ломает жизнь и карьеру.

Фото: AndreyPopov, Istock

Анастасия Платонова — психолог, мама 2 детей. Утверждает, что сама выросла в созависимых отношениях.

Александр Ройтман — психолог, отец 5 детей. Признается, что глубоко созависим от своей семьи, безмерно счастлив этой созависимостью и убежден, что его взгляд на созависимость, — альтернативный.


Созависимость: норма и нет

— Что такое созависимость?

Анастасия Платонова: «Определить созависимость просто. Это она, если какая-то ваша функция (или все) лежат у другого человека. Без него вы не можете получить то, что хотите. Этот человек становится частью вас. Ваша функция радости, счастья, оценки лежит в его компетенции.

Проявления созависимости могут быть разными. Тем, кто готов погрузиться в тему, стоит почитать труд Берри и Дженей Уайнхолдов "Освобождение от созависимости"».

Александр Ройтман: «Созависимость — такие отношения, в которых я думаю о тебе, а ты обо мне. В норме это некие качели — «я это ты, ты это я». Так будущая мама думает: «Матка — это я? Пуповина — это я или не я? Плацента — это я или не я? Младенец на конце — это я или не я?». А дальше она находит ответ на эти вопросы: «Да. Все, что у меня внутри — это я». А теперь представим, что то же самое думает младенец. И он тоже отвечает на все вопросы: «Да». И эта картинка — созависимость в начальной стадии. А дальше приходят роды — выход из этой первичной созависимости. И шаг для перехода на новый уровень. Подобный шаг каждый из участников отношений будет делать еще не раз. В зависимости от того, кто именно будет провоцировать следующие «роды», можно делать вывод: кто на этот раз выходит из созависимости».

— Кому удобна созависимость?

А.Р.: «Представьте ситуацию: женщина просидела 3 года с ребенком и готова выйти на работу. Но мужу удобно, что жена дома, утром — завтрак, вечером — ужин. Или ребенку 3 года, и его маме удобно завязывать ему шнурки перед детским садом, потому что сам он будет делать это 40 минут. И ей не нужно, чтобы он шел в садик пешком: она его дотащит на руках за 8 минут, а на коляске за 6. Ребенок хочет свободы, а маме она не нужна — ей бы быстро доставить его в сад. И тут вопрос, кто спровоцирует «роды»: как долго жена сможет быть в декрете, когда она поднимет бунт? Как долго ребенок будет согласен ездить в садик в коляске?».

— Как могут еще выглядеть созависимые отношения на практике в семье?

А.П.: «Если я скажу сыну: «Ты без меня не сообразишь, куда идти, как с кем разговаривать», это на самом деле может обозначать: «Я без тебя не понимаю, кем управлять, откуда черпать ощущение «Я важная и нужная. Я не знаю, как создавать себе стабильность»». Или я скажу мужу: «Я без тебя не могу. Я без тебя ничего не решу. Я слабая». В реальности это будет значить: «Эти слова — мой пульт управления тобой».

Это история, когда человек умеет строить отношения одного типа и строит их везде: и в семье, и в социуме».

Фото: Tomsickova Tatyana, shutterstock

А.Р.: «Созависимость — здоровая история для ребенка. Как в анекдоте про двух близнецов в животе у мамы: «Ты понимаешь, что оттуда никто не возвращался?». Но однажды младенец ощущает, что находиться в животе ему больше невыносимо. Мама ощущает то же самое. Роды — разрыв этой связи, прерывание прошлого мира и пропасть по пути к новому миру.

Ребенок отделился — получил молоко, воздух. А дальше он продолжает присваивать маму на уровне груди («молоко мое, значит, грудь — это тоже я»), но со временем у него все больше разделения на «я» и «не я».

И точно так же «я» и «не я» появляется у мамы. Она сначала выбегает от ребенка на улицу глотнуть воздуха и отдельной жизни. Потом оставляет его папе и идет в кафе, а затем выходит на работу. И мы наблюдаем движение по спирали — и мама, и ребенок созависимы, но с каждым витком они попадают на новый уровень. И в этой созависимости нет ничего плохого. Это данность».

А.П.: «Да, созависимость с мамой характерна для детей до определенного возраста. Но есть другая история. Если взрослый вырос в созависимых отношениях с родителями, он может не подозревать, что бывает иначе. Девочка, из семьи, где мама — алкоголичка, а папа — социопат, не в курсе, что есть другие варианты детства».


Как отличить патологическую созависимость от нормальной? Есть 5 признаков здоровых отношений в семье:

1. Разрешение чувствовать и говорить о чувствах.

Можно чувствовать все, любые чувства — и плохие, и хорошие. И можно говорить о них. Но при этом чувство не равно действию. Если я чувствую страх, то это не значит, что я парализован им. Если я чувствую любовь, это не значит, что я кидаюсь в объятия. Этот пункт очень перекликается со словом «свобода».

2. Право любого участника семьи — и ребенка, и родителя заботиться о себе.

Но заботиться исходя из убеждения, что это правильно, а не из мести, не из-за того, что «я на грани смерти, и по-другому уже невозможно», не потому, что «ты не заботишься о себе, и вот я сейчас покажу тебе, как заботиться».

3. Разрешение хотеть: «Хотеть — не значит получать».

В семье здоровые отношения к потребностям друг друга, есть возможность слышать друг друга и договариваться, не подчиняя другого и не манипулируя.

4. В здоровых отношениях не страшно.

5. У каждого члена семьи есть ощущение: «Я — ценность».


— Как переносится патологическая созависимость из семьи на другие отношения: на работе, например?

А.П.: «Взрослея, дети смотрят на родителей. И форма их построения отношений — это истина, привычный, нормальный и здоровый сценарий. Встречая людей во взрослом возрасте, экс-ребенок выстраивает с ними отношения по типу того, что видел в детстве. Если девочка видела, что мама не говорит о своей злости, а ждет момента, когда все вспыхнет само, она реализует этот сценарий в своей жизни. Если девочка видит, что мама заботится о себе, только когда поссорится с папой, то и она будет заботиться о себе, только поссорившись с начальником».

— А как выглядят отношения взрослых, в которых нет места созависимости?

А.П.: «Я решила протянуть свою руку человеку и протянула. Мой партнер решил протянуть мне свою руку и протянул. Но никто никому ничего не отдал. Это формат: «Я хочу быть с тобой, но могу и без тебя. Я протягиваю тебе руку, когда хочу — мне удобно, прикольно и здорово. Но вообще моя рука принадлежит мне, и в случае чего я ее беру обратно».

Созависимость и подростковая сепарация

— Когда тема созависимости может впервые болезненно «всплыть» в семье с детьми?

А.Р.: «Это случается регулярно. Например, сепарация происходит в тот момент, когда ребенок пошел в школу. Но активно это происходит в семье, где есть подросток. Например, он ощущает, что я, отец, становлюсь реальной помехой на его пути, перестаю давать ему необходимое количество еды, питья, воздуха, свободы. Подросток чувствует, что умирает… и он провоцирует те самые «роды», о которых я говорил раньше.

Или я ощущаю, что в одном доме с сыном-подростком я жить не могу: везде, где он появляется, тут же оказываются пятна на стенах, грязные носки, крошки хлеба — ползучий хаос выползает из его комнаты на кухню. Тогда я говорю: «Имей в виду: как только ты окончишь школу, ты или отправляешься в армию или идешь работать и снимаешь квартиру. Мы с мамой не можем выносить это. В нашем доме все выполняют свои функции, несут свою часть груза». А в ответ слышу: «Папа, ты должен меня кормить и поить. Я не просил меня рожать. Я не заказывал весь этот сумасшедший дом, где я не могу остаться один, где у нас 3 комнаты, а не 5, где у меня простенький телефон, а не смартфон последней модели, как у всех в нашем классе. И теперь ты мне обязан по гроб жизни!». Вот это типичная тема созависимости.

Или я говорю сыну, уходящему вечером на дискотеку: «Жду тебя домой к 23:00». Он отвечает: «Я постараюсь». А я : «Нет, не постараюсь, а именно придешь к 23:00, мы с тобой договорились». Он: «Папа, я уже взрослый. Ты же не спрашиваешь у меня разрешения пойти куда-то». Я: «Ты придешь тогда, когда я скажу». Подросток отказывается идти на этот уговор. И я выношу вердикт: «Ок. Ты свободный человек свободной страны, можешь идти и возвращаться, во сколько у тебя получится, но ты придешь и застанешь здесь мой труп». Это история, описанная в «Похороните меня за плинтусом». Там герой получил обещанный труп. То есть в его случае — обещанное проклятие. Это созависимость, которая приближает нас к «родам»: в какой-то момент или одна, или вторая сторона спровоцирует сепарацию».

А.П.: «Созависимость — врожденный диагноз. Ребенок получает его в воспитании, в росте. И в адекватном сценарии он начинает против этой зависимости бунтовать и постепенно выходить в сепарацию. В нашем мире это случается самое раннее 18 лет, но бунты подростки могут поднимать и в 13, и в 15. И тут родитель может помочь ребенку сепарироваться, подтолкнуть его к этому. Кроме того, мама и папа должны взять в привычку делать что-то для себя, а не для сына или дочки. Всех нас спасет знание: каким бы идеальным родителем мы ни были, не травмировать ребенка не получится. Он все равно получит свои травмы. И это нормально. Не надо ставить себе завышенную планку родительства и пытаться достигнуть невероятной высоты в теме «не травмировать ребенка»».

— Если ребенок не провоцирует сепарацию?

А.Р.: «Чаще это случается с девочками, но и мальчиками тоже бывает: ребенок становится все более и более «хорошим», послушным. У семьи нет повода «изгонять» его: он не выходит на улицу, не гуляет с девочками / мальчиками, не бунтует. В какой-то момент родители начинают волноваться: «А может, он голубой/розовый?», «А может, его познакомить с девочкой/ мальчиком?».

Беспокойство взрослых лишь подтверждает невозможность насильственных родов, у ребенка формируется выученная беспомощность. А при ней «ребенка» нельзя сепарировать, он «больной». И в этом случае «роды» невозможны.

Фото: T Turovska, Istock

Когда с двух сторон есть символический контракт, договоренность: «Я не буду тебя притеснять, а ты никуда не уйдешь», и «Ты от меня ничего не требуешь, а я имитирую контакт», то созависимость расцветет буйным цветом. Но если есть одна сторона, которую игры в созависимость остро не устраивают, то второй уже деться некуда: она устроит всем вокруг революцию.

Например: ребенок остается дома сидеть в телефоне и не идет на улицу. Он идеально хорош: он застелил кровать, посуду помыл. Но меня это не устраивает, и я его начинаю отторгать: «Едь на велосипеде, иди гуляй, 3 часа дома не появляйся!». Его идеальное поведение не обеспечивает нейтральной погоды в доме. Или наоборот, я веду себя идеально, а детей не устраивает спокойствие, и они бунтуют.

Созависимость должна закончиться тем, что ребенок «строит» себе новый «дом», который станет для него доверительным пространством. И он может оттуда уходить. У него при этом появляется уверенность, что его родительский дом — не единственное безопасное пространство, что его «домик» у него на руках, его свобода — у него в сердце, что он независим. На этом пути он формирует социальную зрелость и состоятельность».

— Можно ли избежать созависимости у ребенка, если хоть один из его родителей вырос в созависимых отношениях?

А.П.: «Нет! И это важно осознавать самим родителям: «Я больной, а ты будешь здоровый» — так не бывает. Ребенок строит свои отношения исходя из того, как делают это родители. То же самое, когда курящий отец говорит сыну: «Не кури!».

А еще я полностью согласна с расстановщиками (специалисты, работающие по теории расстановок Берта Хеллингера — прим. ред.), которые говорят, что семейный сценарий можно начать изменять с пятого поколения. Первое поколение травмируется. Второе — видит эту травматичную ситуацию, пугается и сознательно ее несет. Третье уже не видит травму, но перенимает страх родителей. Четвертое растет в этом страхе, сила его еще велика, чтобы его преодолеть, но уже есть подозрение — что-то не то. А пятое поколение уже способно эту травму исправить. Можно вспомнить «Проклинаю тебя до седьмого колена» и осознать, что бабки и колдуньи здесь ни при чем, дело в излечении семейной травматизации. С пятого поколения человек начинает меняться, шестое и седьмое растут в чуть более здоровых условиях, а восьмое поколение — при благоприятном прогнозе — выходят в здоровую позицию».

— Если, например, в 40 лет осознать свою созависимость в браке и понять, что ты перенес это на будущие отношения своих детей — в семье, на работе, в учебе, — уже ничего не поделать?

А.П.: «Не может быть такого, что до вас такого не было в семье. Оно было, просто вы могли этого не видеть. А вот осознав в какой-то момент свою созависимость, следует признать, что здоровые отношения вам будет очень сложно построить — это потребует невероятных усилий. Но не стоит ставить себе диагноз «ничего уже не поделать» — он ведет в никуда. Принятие маленьких решений каждый день, небольшие шаги и победы дадут силы и желания жить. И вы будете постепенно меняться, становясь другим, чем прежде, человеком. И ваши дети тоже постепенно начнут меняться, глядя на вас».

— Даже сепарация не поможет ребенку выйти из созависимых отношений, если родители живут в созависимости друг от друга?

А.П.: «Если говорить о книжной здоровой личности, где ни одна потребность не замалчивается, где ни один участник диалога не ставит свои потребности выше других, где все, как по нотам — это не про жизнь. Так идеально не бывает. В обычной жизни даже небольшие изменения очень отражаются на силах и желаниях жить, на понимании, насколько мы счастливо живем. И сепарация подросткам нужна, чтобы начать жить по-взрослому. И в этом «по-взрослому» он может более или менее ресурсно выстраивать отношения. И там, где отношения строятся в сторону «менее ресурсно», очевидно, они движутся в сторону созависимости. Если это осознавать, то можно корректировать. А вообще подростку в момент сепарации важно иметь внешнего человека, «проводника», который покажет ему, как можно жить по-другому, и поддержит его бунт против родителя.

Созависимость: как помочь себе?

Фото: Justin Case, gettyimages

— Когда человек может начать подозревать, что с ним что-то не так и виной тому созависимость?

А.П.: «Обычно, это происходит в районе 25 лет, когда случается одно сильное или несколько проходных фиаско в поиске партнера. Здесь начинают искать причину и понимают: "Я боюсь людей, но истово хочу быть с ними. Я боюсь строить новые отношения, но смотрю на тех, кто рядом со мной и бесконечно анализирую: почему у других получается, а у меня нет?"».

— Это касается только личных отношений?

А.П.: «Конечно, не только. У человека может произойти несколько похожих сценариев в отношениях с коллегами, с начальником на работе. И он поймет, что у него одинаковые сложности и проблемы в разных сферах жизни, которые он не может решить».

— И что делать?

А.П.: «Первый пункт — истовое желание жить. И в этом случае появляется смелость в формате «пан или пропал». Нельзя выделить параметр, который точно приведет к успеху: все важно. Что именно? Можно открывать глаза на жизнь, смотреть, как живут другие, на тех, кто максимально счастлив, уверен в себе. Можно анализировать, как у них устроена жизнь, читать литературу на эту тему. Можно перенести фокус на себя и при любом решении (делать — не делать, давать — не давать), спрашивать: «Хочу ли я этого? Делаю ли я это для себя?». Или если вы делаете что-то для другого, то отслеживать в себе чувство: «Делаю ли я сейчас этого человека счастливым, забывая о себе? Или я делаю его счастливым, и в этот момент я счастлив сам?».

В созависимости есть западня. Человек постоянно отдает другому какой-то из своих центров. И он начинает обнаруживать это постоянно во всем. В какой-то момент его посещает прекрасная идея. Например, «Я сейчас пару лет поработаю с психологом, а потом мы заживем!». Я не могу обещать, что у вас получится за пару-тройку лет справиться с созависимостью и «зажить»! Но курс поменять получится! Конфеты в конце пути не будет. Работа с созависимостью — это больно. Но «больно» это лучше, чем "невозможно так жить дальше"».

А.Р.: «Это непросто: разрыв всегда происходит через кризис, сопли, «Валокордин». Представьте себе деревья, растущие на расстоянии 10 метров друг от друга: очередное семечко ложится в землю и вырастает в небо естественным образом. Но если деревья растут по 1–2 на квадратный метр, то для того, чтобы жизнь продолжалась, нужен пожар. Схемы освобождения от созависимости построены без всякого либерализма и толерантности. Это законы, где ты сообщаешь ребенку, который готов тебя услышать: «Я умру. Ты меня похоронишь. Родишь своих детей. Вырастишь их. И скажешь им, что ты умрешь тоже. А они будут расти, понимая, что мир так устроен: мы умираем, рожаем наших детей, они расцветают, рожают своих детей. Это больно и трудно».

Недопущение созависимости или выход из нее — всегда вопрос, на чьей стороне мяч. Идеальна ситуация, когда сепарация максимально естественна, — она мотивирована и принимаема обеими сторонами».

— Человек во взрослом возрасте понял, что его проблема — непроизошедшая сепарация. На чьей стороне мяч?

А.Р.: «Бывает, что сепарация незавершена. Такое случается даже у взрослых, у которых родители уже ушли, и их проблема не звучит в запросе. Но она есть.

А частая ситуация звучит так — девочка, став взрослой, поняла: «Моя связь с папой настолько неразрывна, он настолько идеален, что никакой другой мужчина не может занять его место возле меня. Все остальные кажутся совершенно непригодными для жизни, несоответствующими статусу и описанию "мужчина"». И в этом случае девочка оказывается в ролевом вакууме. И если повезет, идет к психологу и говорит: «Я хочу иметь детей, быть любимой, найти любимого мужчину. Я хочу быть женщиной, как моя мама, и иметь мужчину, как мой папа». А психолог ответит: «Не бывает двух одинаковых людей. Либо вам придется увидеть разных мужчин и женщин, либо остаться одной. Реальность такова, что в каждом поколении рождаются новые женщины и мужчины. У вас проблема с глазами. Вам придется увидеть мир таким, какой он есть». Эта история про девочку с папой может быть симметрична, если в кадре мальчик и мама.

И конечно, тут мяч всегда на стороне того человека, который обнаружил свою проблему, — у другой стороны ни проблем, ни мяча при этом нет».

— То есть без психолога не обойтись?

А.П.: «Конечно, без психолога обойтись можно. Много людей живут с созависимостью, преодолевают ее и при этом не обращаются к специалисту. Возможно, с психологом есть шанс пройти этот путь быстрее. Легче. Иметь большую поддержку. Но совершенно точно это не единственно возможный вариант».

— Как определить, что находишься на правильном пути выхода из созависимости?

А.П.: «Путеводная звезда, по которой ты примеряешься, идешь ты в верном направлении или нет, такая: «Я сейчас делаю это для себя? Совершая это, я делаю себе хорошо?». Созависимые люди задают себе иные вопросы: «Буду ли я хорошей в его (папиных, мужа) глазах? Будет ли хорошо ей (маме, дочери)? Как они меня оценят?».

— А это разве не называется эгоизмом?

А.П.: «Давайте не путать эгоизм и эгоцентризм! Эгоцентризм свойственен детям до 3–5 лет. Это история: «Я центр земли, и все, что происходит, — из-за меня и для меня. И если ты злишься, то это из-за меня или для меня, а солнце светит потому, что я проснулся». А эгоизм — это здоровое чувствование собственных потребностей и готовность обеспечить себе реализацию этих потребностей. Способность обеспечить себе жизнь!».

1
0
6845
ПОХОЖИЕ МАТЕРИАЛЫ