Должны ли в современной школе давать не только знания, но и важные навыки для будущей жизни? Например, учить состраданию и милосердию? Довольно спорный вопрос. В поиске ответа на него, вспоминаем личную историю из детства журналистки Катерины Хрусталевой — о Ленке из восьмого «А».
Ленка не нравилась мне никогда. Она не «входила в нашу тусовку». В школе это важно. К концу восьмого класса ее и вовсе будто подменили. Ленка начала курить и материться, скатилась на откровенные двойки и чудовищно хамила одноклассникам и учителям. Мы обижались, но втайне посмеивались над ней, непутевой. Бесится – потому что в институт не поступит, потому что не нужна такая никому… А потом, гораздо позже мы узнали: той зимой восьмого класса у Лены погибла мама.
Ее сбила машина, прямо на глазах у дочери.
Папы как-то исходно не было. Девочку взяла бабушка. Через год умерла и она. Лену определили опекунам, которые, с трудом дотянув до совершеннолетия, с облегчением выпустили ее в свободное плавание. Вот так. В классе об этом не знал никто.
С тех пор и Ленка давно выросла и, судя по фото в соцсетях, завела свою семью. И мы стали старше и, хочется верить, умнее и добрее. Не изменилось только одно: большинство учителей, как и наша классная руководительница, я уверена, не стали бы обсуждать эту историю в классе. А ведь это так просто!
Страх потерять маму — один из базовых страхов детства. Именно так ребенок задумывается о смерти — не «я однажды умру», а «мама однажды умрет». Это страшно в любом возрасте, но в детстве эта мысль вызывает настоящий ужас, заставляет по-другому взглянуть на весь мир. Это этап взросления.
Собрать детей и рассказать о том, как одиноко тому, в чьей жизни исчез самый важный, самый близкий человек, тяжело морально. Но, если все-таки решиться, то подобрать слова совсем несложно, они пойдут сами оттуда — из детских страхов, которые остаются на всю жизнь. Так легко было объяснить, что у нас в классе случилась беда. Именно у нас, у всех.
Мы стали свидетелями горя человека, и мы должны что-то с этим делать.
Но учителя решили, будто нас это не касается. А Ленка, видимо, решила, что ее теперь не касаются наши дела. Легко представить, как она, сидя на очередном классном собрании после похорон мамы, слушала о грядущих самостоятельных и проверочных, о походах за город и выездах в музей и думала: а мне-то какое до этого дело!
Забором хамства и наглости она отгородилась от тех, кого дома ждут мамы, кого поругают за плохую отметку, а потом все-таки позовут пить чай с пирогом.
Но, думается, оттуда, из-за забора, она отчаянно звала на помощь.
Никто не пришел. Учителя устраивали ей выволочки, но выгнать не могли — статус сироты одновременно душил и защищал Ленку. Ее по квоте даже взяли в институт, который она в итоге бросила.
Теперь, много лет спустя, я задумываюсь, могли ли мы ей чем-то помочь? И думаю, что все-таки могли. Не ломиться сквозь этот забор, а перекидывать через него мячики — звать в гости и гулять, предлагать сделать вместе уроки или даже списать контрольную (это иногда помогает). А в ответ на очередную выходку не буркнуть что-то обидное в ответ, а сказать: «Да ладно, проехали». И, возможно, калитка в заборе открылась бы. А может, и нет. Спорный вопрос…
