«К ОГЭ я отношусь как к совершенно лишнему компоненту школьного образования»

Иван Меньшиков, учитель математики в 5–11 классах гимназии №166 Центрального района Петербурга, призер Всероссийского конкурса «Учитель года России-2020», обладатель «Малого хрустального пеликана», победитель и призер различных педагогических конкурсов. Работает в школе с 2013 года.

— Как вы оказались в школе? У вас же не педагогическое образование.

— Я окончил бакалавриат, магистратуру и аспирантуру химфака СПбГУ по специальности «Химия, физика и механика материалов». Кандидатскую, правда, не защищал. Уже к окончанию бакалавриата появилось желание сменить траекторию — работа в лаборатории казалась слишком уж однообразной. Я попробовал себя в программировании, но удовольствия все равно не получил. Параллельно, как и многие мои однокурсники, я подрабатывал репетитором по химии и математике. В какой-то момент оказался в роли школьного учителя. И с первых же дней понял, что я на своем месте.

— Как пришло это осознание? Бац — и все?

— Примерно. Мне кажется, секрет оказался в идеальном сочетании: интеллектуальный труд, многообразное общение и ощущение осмысленности своей деятельности.

— Из ваших одноклассников или однокурсников кто-то еще стал учителем?

— Большинство одноклассников пошли по медицинской стезе (это был медицинский класс). Друзья по химфаку разошлись по разным областям: среди них есть ученые, инженеры, программисты. Самые активные уехали за границу.

— А вам не хотелось?

— Были такие мысли, когда я учился в вузе. В 20 лет переезд воспринимается и переживается гораздо легче, но даже тогда я предпочел искать себя в России, а не за рубежом. Сейчас мы с женой иногда задумываемся об эмиграции, но исключительно как о вынужденной мере в пессимистичном варианте будущего нашей страны. Этим летом мы даже сдали IELTS, на всякий случай.

— Как знакомые отреагировали на ваше решение пойти в учителя?

— Когда я говорил, что стал школьным учителем, на меня смотрели, словно я постригся в монахи. Видимо, такой поступок казался слишком самоотверженным и странным. А еще, помню, мама подруги передала мне строжайшее указание: «Ни в коем случае не трогать детей, не обнимать». Потом я понял, насколько правильная это была установка. Учителя очень легко обвинить в аморальном поступке. И в лучшем случае уволить.

— Что-то или кто-то повлиял на вас как на педагога особым образом?

— Собственный школьный опыт. Я учился и в языковой школе, и в физико-математическом лицее, но почувствовал себя счастливым только в медицинском классе 551 школы. Там подобрался изумительный коллектив педагогов, царила свободная творческая атмосфера. Я к 10 классу впервые понял, что в школу можно ходить с удовольствием.

Что касается советов, то, как многие молодые педагоги, я скептически относился к рекомендациям коллег, поэтому некоторые «шишки» пришлось набивать на собственном опыте.

Например, на первом году работы затеял спор с родителями пятиклассника. Они спросили, можно ли на уроке математики пользоваться калькулятором, а я неосторожно сказал, что да. И дело не только в том, что многие люди переоценивают важность вычислений (нет, умение считать в столбик или даже в уме — это не математическая грамотность). А в том, что у нас по УМК Виленкина как раз в 5 классе была запланирована тема «Микрокалькулятор». Мой ответ вызвал неожиданно бурную реакцию, и мнение этих родителей о моих педагогических способностях опустилось, что называется, ниже плинтуса.

— Помните свой первый урок как педагога?

— Увы, нет. Но первые несколько лет у меня были проблемы с выстраиванием границ и поддержанием дисциплины. На уроках часто было шумно, не всем комфортно работать в такой атмосфере. Но это закономерно, я таким образом хотел развивать мотивацию учеников.

— А дети чем-то удивили?

— Да, приятно удивили сразу и удивляют до сих пор их личностные качества — отзывчивость, готовность прийти на помощь. То ли дети стали добрее и человечнее, чем в мою бытность школьником, то ли я стал внимательнее.

— С какими сложностями вы столкнулись как педагог?

— Не хватает времени. Особенно остро это чувствуется на переменах, когда у учеников появляется возможность поговорить о чем-то для них значимом, не по программе. На мой взгляд, эта часть работы учителя не менее важная, чем уроки. Иногда я не выдерживаю и втягиваюсь в разговор прямо во время занятия.

— Вам кажется это неправильным?

— Сам регулярно задаю себе этот вопрос. Относится ли к теме «Производная» обсуждение дружбы и ссоры Ньютона и Лейбница? Или к «Статистике» — условия жизни лондонцев в 1662 году, когда Джон Граунт проводил первые демографические исследования? Я не знаю.

— Были вопросы от учеников, которые вызвали затруднения?

— Сложно отвечать на вопросы, связанные с личной жизнью или гражданской позицией, иногда я уклоняюсь от ответа. Порой ученики приносят мне очень сложные математические вопросы и приходится брать время на размышление.

— Бывало, что у вас срывали уроки?

— В первые годы работы один из учеников регулярно выводил меня из душевного равновесия. Он начинал петь во время урока, и его было не остановить. Такой способ привлечь к себе внимание. Не слишком громко пел, но игнорировать это было невозможно. Я проводил с ним воспитательные беседы, приглашал социального педагога, вызывал родителей в школу. Совместными усилиями нам удалось направить это стремление в более конструктивное русло, найти общий язык. Позже он стал одним из самых благодарных учеников.

— А вы сами, когда учились в школе, срывали уроки?

— Да, регулярно и всегда по одной причине — мне было скучно. Я не понимал смысла многих занятий. Теперь я постоянно держу в голове этот опыт и стараюсь сделать все, чтобы мои ученики с ним не столкнулись. Стараюсь подбирать интересное содержание урока, объяснять, зачем нужно то или иное задание, поддерживать доброжелательную и конструктивную атмосферу.

— Кого из своих учителей вы помните наиболее хорошо и почему?

— Учителя химии и классного руководителя в старших классах Александра Олеговича Ребезова. Я тогда очень удивился: школа, оказывается, может быть такой — доброжелательной, уважительной по отношению к ученику, но при этом мотивирующей и требовательной.

— Вы играете в бадминтон. Откуда такое увлечение, со школы?

— Я начал играть в университете, даже выиграл несколько небольших соревнований. Преподаватели физкультуры засчитывали успехи в секции бадминтона за сдачу нелюбимых мной нормативов по бегу, прыжкам в длину и так далее. Сейчас играю редко.

— Любой учитель может принять участие в конкурсе «Учитель года»?

— Нужно иметь педагогический стаж не менее 3 лет и выиграть аналогичный конкурс в своем регионе. Форматы региональных конкурсов немного отличаются, но в целом соответствуют всероссийскому.

— К вопросу про смысл деятельности. Зачем учителю такие конкурсы, что они дают — помимо премии?

— Возможность обменяться опытом, поговорить с коллегами о важном. Конечно, не стоит рассчитывать, что один разговор может многое изменить, но идеи, повторяемые из раза в раз, неизбежно меняют реальность вокруг. Я познакомился с интереснейшими людьми, некоторые из которых стали друзьями.

— Что на конкурсе оказалось не таким, как думалось изначально?

— Я ехал участвовать в соревнованиях, а попал в очень доброжелательную, даже дружескую атмосферу. Все участники активно и охотно помогали друг другу, сопереживали.

Очень впечатлили размеры нашей страны. Одно дело знать об этом в теории, а совсем другое — увидеть 85 совершенно разных конкурсантов, которых даже по именам сразу не запомнишь.

— Будете ли еще участвовать в «Учителе года»?

— Нет, что вы! В Петербурге нет дефицита прекрасных педагогов, теперь их очередь.

— Как проходило общение с Владимиром Путиным в рамках конкурса? Какой бы вопрос вы ему задали, если б смогли?

— Общение — это громко сказано. Из числа лауреатов выбрали несколько человек, которым было поручено подготовить доклады по заданным темам. Лично мне не хотелось в этом участвовать, и я рад, что не пришлось.

— Получили ли вы уже премию?

— Увы, правительство Петербурга предусмотрело премию только за первое место, а я лишь призер. Администрация гимназии, в которой я работаю, полностью оплатила мне поездку на конкурс в Волгоград, проживание в гостинице и сопутствующие расходы, что составляет немалую сумму по меркам учителя.

— У вас в конкурсной анкете было написано «Дорогу осилит идущий». Что вы видите там, на этой дороге лет через 10–20?

— Верю, что будущее лучше, чем прошлое. Что ученики станут добрее, умнее и человечнее нас. Каждый раз в ситуации сложного выбора я думаю о том, как мое решение будет выглядеть через 10–20 лет их глазами.

— Ну, а лично вы как себя видите в будущем — в каком месте, в каком кресле?

— Сейчас все мы переживаем непростой период, руководство страны не предлагает нам никакой внятной картины будущего, лишь разнообразные варианты прошлого. Многое зависит от того, как долго это будет продолжаться, насколько плавным будет переход от этого правящего сейчас поколения к более молодым. Я бы очень хотел остаться в сфере образования, увидеть ее одним из двух приоритетов государственной политики — наравне с медициной. Причем не на словах, а на деле.

— Согласны, что престиж профессии и авторитет учителя сегодня находятся, скажем так, не на самом высоком уровне?

— Да. И секрет здесь не в пропаганде профессии, а в условиях труда. Работа учителя сегодня — огромная нагрузка, большое количество бессмысленной отчетности, абсурдные мероприятия и полная беззащитность перед государством в лице любого чиновника. Наиболее острые углы может сгладить администрация школы, но не все и не всегда. В результате мы получаем рабочее место, на которое люди идут либо из идейных соображений, — а таких немного и они, увы, быстро выгорают, — либо от безысходности.

— Вы, получается, идейный?

— Да, пожалуй. Моя предыдущая профессия оплачивается гораздо лучше, и к ней всегда можно вернуться.

— У вас есть рецепт, как не выгорать?

— Создавать себе комфортные условия труда. Не ставить проблемы и задачи других людей выше своих. Не перерабатывать, находить время на отдых и увлечения. Я понимаю, что в текущих условиях это не всегда возможно.

— Российская школа вообще как-то меняется в последнее время?

— Последние десятилетия она меняется по форме, а не по содержанию. Появились смартфоны у учеников и интерактивные доски у учителей, но учебный процесс почти изменился. При этом существенные сдвиги происходят вокруг школы: расцветают онлайн и офлайн-курсы, расширяется ассортимент научно-популярных материалов. Сейчас можно получить качественное образование, не выходя из дома. Чтобы школа не стала просто камерой хранения учеников, ей тоже предстоит измениться, стать более гибкой и современной. Но это невозможно без значительного увеличения финансирования сферы образования и политической воли.

— Финансирование нужно, в первую очередь, на зарплаты учителей или что-то другое?

— На создание достойных условий труда педагогам, на привлечение большего количества специалистов, включая психологов, врачей, логопедов и т. д., на уменьшение численности классов и увеличение количества кабинетов.

— Что вам особенно не нравится в современной системе образования? Что бы вы изменили, будь такая возможность?

— Выделю три момента.

1. Мне не нравятся большие классы: невозможно проводить качественные уроки для 30 совершенно разных учеников. Современному миру больше соответствуют гибкие группы, когда на одном уроке ученик взаимодействует с одними людьми, на следующем — уже с другими. Для формирования небольших групп школьников по интересам, приоритетам и способностям необходимо кратно увеличить количество учителей и кабинетов.

2. Государство под предлогом поддержания единого образовательного пространства все активнее вмешивается в процесс, пытаясь контролировать и школьников, и учителей. Я имею в виду регулярные требования провести незапланированные уроки и классные часы, приуроченные к определенным датам, следить за учениками в соцсетях, бесконечные процедуры оценки качества образования и т. д. Это приводит к дополнительной и бессмысленной нагрузке, сужению творческого пространства, невозможности подстроить образовательный процесс под нужды и интересы конкретного класса. Необходимо оставить школы в покое, предоставив им большую независимость.

3. Директора школ сегодня полностью зависимы от чиновников, поскольку могут быть уволены по их инициативе одним днем без объяснения причин. В результате они нередко предпочитают интересам учителей, учеников и родителей сиюминутные интересы бюрократического аппарата. Например, заставляют учителей заниматься бессмысленной и избыточной отчетностью или проводить очередной урок патриотического воспитания вместо занятия по программе. С задачей выбора и увольнения директора школы вполне мог бы справиться управляющий совет, состоящий из педагогов и родителей.

— А есть то, что нравится?

— То, что школа стала прозрачной, как никогда ранее. Сложно представить себе конфликт в ее стенах, который бы не был записан на видео. Практически у каждого школьника есть смартфон с камерой, и все они с удовольствием пользуются этой функцией. Полный видеоконтроль, несомненно, имеет свои недостатки, но в школу мы приходим работать и учиться, и в этой прозрачности я вижу больше плюсов, чем минусов.

— Сегодня школу часто ругают за косность, формализм, ура-патриотизм, за ошибки в учебниках. Вы с чем-то согласны из этого?

— Я редко сталкиваюсь с ошибками в учебниках. Ура-патриотизм встречается чаще, но, в основном, он связан с отдельными датами и соответствующими «воспитательными» мероприятиями. Формализм же процветает по двум причинам. Первая — часто это единственный способ справиться с абсурдными требованиями вышестоящих инстанций, например, не проводить бессмысленный классный час, а лишь написать отчет о его проведении. Вторая — это естественная реакция на высокую нагрузку, ведь большинство учителей работает на 1,5–2 ставки.

— Отдельная тема — система оценок. Что бы вы хотели в ней изменить и почему?

— Мне не нравится, что наша система образования выстроена вокруг концепции отметок. Я отношусь к ней прохладно, как к одному из способов заставить учиться тех, к кому не удается найти другой подход.

Я бы хотел, чтобы у каждого ученика была внутренняя мотивация к учебе, тогда и отметки не потребуются. Работая в малых группах, можно прекрасно обходиться без них. Но сегодня приходится пользоваться и отметочной системой, ведь и многие школьники, и их родители считают высокую успеваемость целью обучения.

— Последний год вскрыл еще одну проблему — организация дистанционного обучения. В чем вы видите главную сложность?

— В невозможности учителю выполнить свою главную функцию — организовать учебное пространство. Если отдельный ученик мотивирован к работе на дистанте, или если его родители создали условия вместо педагога, то дистанционный урок может быть эффективным. Но чаще это не так. Многие школьники охотно пользуются возможностью саботировать учебу, а у родителей часто нет возможности взять эти функции на себя. Получается, что условно успешные ученики и на дистанте прекрасно учатся, а условно неуспешные перестают это делать совсем. Поэтому дистанционное обучение я вижу лишь в качестве временной и вынужденной меры.

— Вы согласны с мнением Димы Зицера, что многие учителя, по сути, «слили» учебный процесс, когда столкнулись с дистанционкой — оказалось, что в новых обстоятельствах они не то, что технически, а ментально не смогли адаптироваться.

— Скорее согласен. Сфера образования очень консервативна, а тут еще столь экстремальные обстоятельства, требующие пересмотра всех подходов и методик в крайне сжатые сроки вкупе с освоением нового программного обеспечения. Да еще и без дополнительной оплаты. По закону обязать учителя все это делать нельзя. Необходимо с каждым составлять и подписывать допсоглашение к трудовому договору, а это сразу подняло бы вопрос о дополнительной оплате. Поэтому каждый работал так, как считал нужным.

— А как вы работали?

— Мне было проще. С наибольшими сложностями столкнулись классные руководители. На их плечи легла значительная часть хлопот по организации взаимодействия между учителями, учениками и родителями. Большинство из них параллельно с этим проводили дистанционные уроки и осваивали новые методики. В последние годы у меня нет классного руководства, чему я очень рад. Как учитель математики я работал со старшеклассниками на дистанте так: для объяснения нового материала подбирал им качественные онлайн-уроки или научно-популярные видео, а также тексты из книг/учебников для тех, кому такой формат удобнее, затем составлял задания для самостоятельной работы через портал «РешуЕГЭ». И отвечал на вопросы.

— Вы избавились от классного руководства, зато возглавили первичную организацию профсоюза «Учитель» в Петербурге. Зачем он сегодня педагогам?

— Чтобы отстаивать свои права, когда они нарушаются. Чтобы обсуждать и предлагать изменения в сфере образования. Чтобы объединять людей и преодолевать как атомизацию нашего общества, так и выученную беспомощность, свойственную многим педагогам.

— Есть уже успешные прецеденты?

— Например, случай с оплатой ЕГЭ и ОГЭ. Еще несколько лет назад эта работа не оплачивалась и даже не входила в педагогический стаж. Или 536-й приказ, который закрепил за учителями право не присутствовать в школе 36 часов в неделю при ставке 18 учебных часов. Но государство, разумеется, никогда не признается, что сделало это под нашим давлением. Также у профсоюза много выигранных судебных споров по восстановлению несправедливо уволенных учителей и по выплате компенсаций. Он вообще многое может на уровне отдельной школы.

— Как проходит ваш среднестатистический урок?

— Примерно так же, как и у большинства учителей. Актуализируем знания, разбираем новый материал, выполняем задания на доске, иногда пишем проверочные и самостоятельные.

— Есть секрет — как преподавать математику, чтобы она была понятна всем?

— С одной стороны — отбор содержания, поиск интересных и ярких заданий, красивых образов и примеров, с другой — формат взаимодействия с учениками, попытка поставить их интересы и цели во главу угла, насколько это позволяет курс математики и классно-урочная система.

— Есть ли реально «чистые гуманитарии» или нет?

— С возрастом накапливаются различия в интересах, знаниях из разных областей и подходах, применяемых к решению задач. Так что к 15–17 годам люди действительно могут становиться в некотором роде «гуманитариями», но не в силу врожденных особенностей, а благодаря собственным интересам и приоритетам.

— Как таким преподавать математику и надо ли?

— Им, разумеется, тоже нужна математика, но в значительной степени другая. Все-таки в 7–11 классе проходят то, с чем большинство взрослых едва ли сталкивается в личной жизни и профессиональной деятельности. При этом математика огромна и включает в себя колоссальное разнообразие разделов. Тем же условным «гуманитариям» я бы предложил делать акцент на теории вероятностей и статистике. Но, к сожалению, школьная система сегодня не настолько гибкая, чтобы это реализовать.

— И как вы объясняете детям, зачем им знать косинусы, синусы и прочее, когда они сами понимают, что это им в обычной взрослой жизни вряд ли понадобится?

— Подбираю понятные примеры. Например, тригонометрия, да, вот эти все косинусы, синусы и прочее, — единственный способ измерить расстояние до звезд, ведь мы не можем пока к ним полететь и измерить его традиционными способами. Всегда найдется оригинальная задача или исторический контекст, который позволит не только привлечь внимание, но и продемонстрировать связь математики с другими науками и культурой.

Это действительно многих мотивирует. Математика — не только и не столько правила сложения и умножения чисел, это способ описать и понять окружающий мир.

— Нужно ли родителям помогать делать домашку?

— Я не люблю домашние задания, пусть лучше ребенок сходит на кружок или качественно отдохнет. Но не все могут в полную силу работать на уроке, кому-то нужно уединение, чтобы разобраться со сложным материалом. Ничего не имею против помощи родителей, если они не выполняют задание за ученика.

— А дополнительные дисциплины могут помочь в освоении математики? Например, робототехника, программирование, шахматы?

— У меня нет ощущения, что они могут помочь в освоении курса математики напрямую. Может быть, только в начальной школе, но я тут не эксперт. Программирование часто подразумевает использование математических инструментов, но это скорее ответ на вопрос: «Зачем изучать математику?». В целом, программирование — востребованная область знаний, нет ничего плохого в увлечении ею, если это действительно интересно школьнику, а не только его родителям.

— Какой из УМК начальной школы дает лучшую математическую базу? Говорят, что «Школа России» — слишком простая, а после «Перспективы» можно поступать в физмат лицей.

— Все зависит от цели. Мне не нравится, когда в погоне за поступлением в элитную школу родители проводят ребенка через суровые испытания. Я и сам 2 года успешно учился в физико-математическом лицее, но был там несчастным. Что касается выбора учебника, то он играет несопоставимо меньшую роль, нежели учитель. Опытный педагог легко обойдет недостатки самого плохого учебного пособия.

Отдельная проблема связана с федеральным перечнем разрешенных учебников, который каждый год меняется. Никогда не знаешь, по какому будешь работать в следующем году, ведь время от времени их исключают из перечня. Иногда потом возвращают, как случилось с учебником Н. Я. Виленкина.

— Есть еще одно устойчивое мнение, что мальчики сильнее девочек в математике.

— По моему опыту, в 5–6 классах девочки на уроках математики учатся успешнее мальчиков, а затем постепенно начинают меняться местами. Мне кажется, что на уровне школьного образования это связано с представлениями многих людей о женских и мужских профессиях. Но я не уверен, поэтому переадресуем этот вопрос нейробиологам.

— Какие, по-вашему, математические школы в Петербурге — сегодня самые сильные?

— Не открою тайну: это лицеи №239 и №30. Они подведомственны напрямую комитету по образованию, то есть намного более свободны в организации учебного процесса. Но есть и другая сторона — ученикам приходится несладко, далеко не каждый может выдержать такой темп. Еще я бы выделил 366-й лицей в Московском районе, но это весьма субъективная оценка.

— Как вы относитесь к ОГЭ? Какой в нем смысл?

— Закон «Об образовании» закрепляет за педагогами права на свободу выбора и использования форм, средств и методов обучения и воспитания, на участие в разработке образовательных программ, учебных планов, графиков и т. п. Но они регулярно нарушаются при необходимости провести процедуры, связанные с оценкой качества образования. Это приводит к отмене значительного количества уроков, вынуждает педагогов в течение года корректировать свои рабочие программы. Таким образом, к ОГЭ я отношусь как к совершенно лишнему компоненту школьного образования, дорого обходящемуся налогоплательщикам и отнимающему у учителей массу времени и сил. Экзамен по математике 9 класса может сдать и толковый семиклассник, что обесценивает труд педагогов и учеников. Хуже ОГЭ только ВПР (всероссийские проверочные работы — прим. ред.) и всевозможные диагностические работы, спускаемые сверху.

— Почему хуже?

— В отличие от ОГЭ, который проходит в июне, ВПР проводятся вместо уроков в течение учебного года. Качество материалов ниже, а времени педагогов отнимают больше.

— Что скажете про ЕГЭ по математике?

— Его необходимо предусмотреть только для абитуриентов, причем право выдавать аттестаты должно остаться за школами независимо от результатов этого экзамена.

Сегодняшнее положение вещей неизбежно приводит к натаскиванию на задания экзамена, а не на формирование у школьников цельной картины мира. То есть я предлагаю оставить только профильный экзамен, в базовом я вообще не вижу смысла.

Государство понятия не имеет, что делать с теми, кто не может сдать базовую математику хотя бы на 3. Поэтому этот экзамен сделан очень простым, чтобы хотя бы со второго раза его сдал каждый. Почему школа не может выдать ребенку аттестат на основании его обучения в течение 11 лет? Зачем тратить деньги налогоплательщиков и время педагогов на эту процедуру?

— Экзамен по профильной математике достаточно корректен?

— Он выполняет свою главную задачу: позволяет на основе знаний учеников распределить их по техническим специальностям в высшей школе. Но мне кажется неправильным, что многие вузы сегодня требуют сдавать его для поступления на гуманитарные специальности.

— Многие родители нанимают репетиторов, чтобы «подтянуть» детям оценку или подготовить их к сдаче экзамена. Почему не хватает ресурса школы?

— Популярность репетиторства — естественная реакция общества на жесткость и неповоротливость системы школьного образования. Школа уже десятилетия существует в условиях колоссального недофинансирования, поэтому учесть интересы и потребности конкретного ученика она зачастую просто не в состоянии.

— А у вас есть лайфхаки, как эффективно подготовиться к ЕГЭ по математике?

— В своей жизни мне пришлось сдать множество стандартизированных экзаменов: на получение сертификатов по программированию, при аттестации для управленцев с сфере образования, TOEFL, IELTS. Мне кажется, что в этих вопросах практика — лучший учитель. Прекрасно, когда есть человек, к которому можно обратиться с вопросом. Я всегда готов к этому, но 99% успеха — самостоятельная работа ученика с заданиями.

— Какие интернет-ресурсы вы посоветуете тем, кто хочет получить высокий балл на ЕГЭ?

— Своих учеников я обычно отправляю на портал «РешуЕГЭ». Там и большой выбор типовых заданий, и достаточно подробный разбор каждого из них.

— Многие учителя начали вести блоги. Вам это интересно?

— Я тоже осенью стал вести блог по профсоюзной тематике. Для меня это способ найти единомышленников и обсудить с ними актуальные вопросы.

— Педагоги используют блоги как еще один способ коммуникации с учениками. Что вы об этом думаете?

— Почему нет? Но в таком случае стоит четко разделять блог для учеников, который педагог ведет в образовательных целях, личный и, скажем, общественно-политический. Хорошо, что сейчас можно без больших усилий создавать для этого отдельные аккаунты на всех крупных площадках.

— А, скажем, записывать прикольные ролики в ТiкТок, чтобы быть на одной волне с учениками, готовы?

— Я ничего не имею против учителей, которые так делают, но сам не готов к ним присоединиться.

— Гаджеты сейчас помогают в учебе или, скорее, отвлекают?

— Если не злоупотреблять гаджетами на уроке, то им можно найти полезное применение. Мне нравится, что каждый ученик может задать мне вопрос в соцсетях, а я смогу ответить на него в удобное для меня время. Мы регулярно обмениваемся с ребятами интересными научно-популярными роликами, и, на мой взгляд, это существенная часть образовательного процесса.

— В последние дни много говорилось об участии подростков в политическом движении, об их праве на формирование собственных взглядов. Если опустить момент, кто и кем манипулировал, как вы думаете, школьник имеет право на свою политическую позицию?

— Мы, учителя, приложили много усилий, чтобы наши ученики выросли добрыми, ответственными и неравнодушными. Как минимум странно теперь возмущаться, что у них есть идеалы и убеждения по тому или иному вопросу. Независимо от собственных взглядов, педагоги и родители должны с уважением и поддержкой относиться к каждому школьнику, а не навязывать ему свою картину мира.

— Есть стойкое мнение, что сейчас дети — «другие». С ними не работают приемы, которые использовали 15-20 лет назад. Согласны?

— Я не работал в школе 15–20 лет назад. Но сейчас детей гораздо сложнее обманывать, пусть даже с благими намерениями. У них нет недостатка ни в знаниях, ни в источниках информации, ни в нравственных ориентирах. Им гораздо сложнее навязать свою картину мира, свои ценности и убеждения. Мне кажется, к любому можно найти подход лишь одним способом — исходить из его собственных приоритетов, интересов и задач.

— Чему вы радуетесь, глядя на сегодняшних детей?

— Радуюсь, когда вижу неравнодушие и ответственность. Я очень ценю эти качества в людях в целом, и в учениках, в частности.

— И много вам встречается неравнодушных детей?

— Да, удивительно много. Я убежден, что поколение нынешних школьников действительно будет лучше, добрее и умнее нас. Хочется надеяться, что, хотя бы отчасти, в этом есть и наша заслуга.

«Вызову дежурного администратора, передам ученика ему, а сам продолжу урок. После, конечно, нужно будет разобраться в причинах подобного поведения и подумать, как предотвратить его в будущем».

«Поблагодарю за прямоту, скажу, что уже женат и в отношениях не заинтересован, вежливо попрошу обходить эту тему стороной».

«Скажу ему в частном разговоре, как я вижу ситуацию. Приму любое его решение, ведь это его жизнь, а не моя».

«Постараюсь найти и поговорить с инициаторами травли, буду всячески поддерживать жертву, осуждать любые грубые слова и поступки».

«Если стоимость подарка превышает 3000 рублей, то я не смогу его принять».