Александр Мурашев: «Школа пытается оставаться прежней, но ее скоро изменят сами дети»

Проект Splash! Запустили медиаменеджер, основатель ИД «Коммерсантъ» Владимир Яковлев и бывший главный редактор AdMe Ксения Лукичева. Это сетевое издательство и платформа для монетизации авторских тематических проектов. У Александра Мурашева два авторских проекта в рамках Splash! — «Другая школа» и «Нормальные люди» (рассказы о людях, на которых держится мир).

— Что вас больше всего удивило во время «школьного» тура?

— Явления, которые мы в России не можем себе пока представить. Например, в шведской школе Egalia дошкольников не делят по полу, а обращаются к ним «hen», наиболее близкое значение — «человек», «человеческое существо». Ну чем не страшный сон о разлагающемся Западе? В реальности там стараются как можно дальше уйти от гендерных стереотипов. Никакого осуждения и полное принятие ребенка. Борьба со стереотипами происходит через книги. Листаешь и видишь разные типы семей: вот обычная, вот мама-одиночка, разведенные родители, семья с двумя мамами или папами. Идея такая: если дети из «необычной» семьи будут расти в окружении примеров, когда семья — это молодая пара среднего класса с детьми, с белой кожей и светлыми волосами, — они будут чувствовать себя инопланетянами. А это очень важная часть становления личности — не чувствовать себя инопланетянином.

Удивили датские школы, где с первого класса идут уроки сексуального воспитания. С детьми не только обсуждают вопросы изменения тела, но и говорят о первой влюбленности, а также и о том, как себя вести, если тебе написал незнакомец в соцсетях с просьбой выслать фото в обнаженном виде.

— Какие из увиденных школ вы бы выделили и почему?

— Финскую школу Ressu, потому что это одна из главных экспериментальных школ с подходом phenomenon based learning — обучение идет не через предметы, а явления. Так, во время 6-недельного тематического курса, посвященного загрязнению Балтийского моря, школьники делают макет, добавляют в чистую воду чернила и изучают, как нефтяное пятно разливается по поверхности воды. Меня впечатлило, как финны развернули всю систему обучения с упора на академические успехи в сторону применения знаний, максимально приближенных к реальной жизни. Дети в финских школах все время дискутируют, они учатся задавать правильные вопросы, а не покорно выполнять требования учителя.

Шведскую школу Kunnskapskolan я бы выделил за то, что ее модель обучения вполне можно перенести на российскую почву. Создатели школы решили, что время преподавателей в классическом смысле прошло, и им нужно становиться коучами (хоть это слово уже и почти ругательное). Допустим, ученик хочет в будущем стать юристом. Придется сдавать математику, и он ее просто терпеть не может. Тогда коуч говорит: «А давай оставим два часа твоей нелюбимой математики, чтобы ты сдал вступительный экзамен, зато добавим пять часов твоего любимого испанского!». При этом есть выбор: заниматься с учителем в классе, самостоятельно дома или в open space (открытых пространствах). Школа следует общей государственной школьной программе, но учителя корректируют ее под каждого ученика. Представьте: 400 человек в школе, по 20 учеников на коуча, который ведет их до выпуска. Когда смотришь на 400 человек, которые следуют одной программе, но у каждого из них она — своя, это просто сносит голову.

Наконец, российский пример — частная школа «Апельсин» в Петербурге, где у детского парламента полная свобода в управлении школой. Мы привыкли думать: мол, дай детям волю, это закончится «Повелителем мух» — а оказывается наоборот. Чем больше ты даешь детям возможности заниматься тем, что им нравится, чем меньше их держишь за горло, тем больше у них внутренней дисциплины и ответственности. Мне говорят: «Ну ты же понимаешь, что это свобода до определенного момента — вот дети решат, что директор Дима Зицер должен уйти. Неужели он уйдет?». И недели две назад Дима мне ответил за чашкой кофе: «Запиши где хочешь: если дети так решат, я уйду». «Ну какой школьник не мечтает уволить директора?» — уверены взрослые. А детям это и в голову не придет, если у вас здоровая модель взаимодействия и нормальные отношения.

— Какие атавизмы современной российской школы, ее болевые точки вы бы выделили?

— Одна из главных проблем — ее отрыв от реальной жизни. Школа должна была стать тем, что нам обещали родители, когда вели в первый класс — местом подготовки ко взрослой жизни. Мне 33 года, и я вижу, как мои увлечения и жизнь вообще колоссально изменились только за последние 10 лет. То, как я слушал музыку, как я общаюсь. То, как мы все добываем информацию, — если раньше мы за ней охотились, то теперь от нее тяжелее защититься, чем получить. Жизнь стала другой, а школа пытается остаться прежней.

Еще одна болезненная точка — домашние задания. Помните популярный пост мамы в соцсетях: «Пинайте меня, я плохая мать, но отныне я запрещаю дочке делать домашнюю работу»? Дочка до пяти вечера в школе, еле живая делает «домашку», ложится спать обессиленная. И никакой жизни. Как сказал директор финской школы Ressu: «Я хочу, чтобы у детей была жизнь, помимо школы, потому что это тоже учеба». Вот это здравый подход.

— Какие есть общие нерешенные вопросы в современных школах?

— Первый — это вопрос использования гаджетов. Даже в одной из самых инновационных школ мира, датской «гимназии без стен» Ørestad телефоны сдают на входе, но зато в школе можно пользоваться ноутбуками. Есть wi-fi, но стояла задача, чтобы дети вместо уроков не сидели в соцсетях. Создатели школы сначала попытались заблокировать выход на определенные сайты и социальные сети. Но уже через неделю какой-то старшеклассник нашел ip Багамских островов, раздал всем доступ и затея провалилась.

Еще одна тема — граница между свободой и панибратством, авторитарностью и демократией: школы пытаются понять, где не пережать, а где не дать слишком много. Никто не может до конца эту грань определить. Например, обращение к преподавателю на «ты». Я общался с подростком, который мне сказал: «Мне такой способ общения не понравился». Потому что когда такой педагог-друг в какой-то момент включает «учителя», это ломает сразу — серьезней и больней.

— Куда движется система образования, какие сейчас основные тенденции современной школы?

— Главная тенденция — больше упора на навыки, чем на знания. Вокруг нас слишком много информации, и очевидно, что школа — больше не место, где получают сакральные знания. Это место, где приобретают навыки: групповой работы, взаимодействия с разными людьми и понимания разных культур, работы в пространстве open space. В одной из финских школ я наблюдал, как в классе без стен идет урок, а на расстоянии пяти метров — такая же открытая столовая. «У вас бывает, что дети еще не закончили есть и галдят, а урок уже начался?» — спрашиваю я у учителя. «Бывает», – ответил мне преподаватель. «И как вы поступаете в таких случаях?». «Никак. Учимся работать друг с другом». В офисе ведь будет то же самое: шум, возня, другие сотрудники вокруг.

Также школа учит жить и ориентироваться в цифровом мире. Несмотря на то что нынешние дети с рождения с айфонами, они тонут в море информации, у них еще неразвит навык критического мышления, чтобы понимать, чему в сети можно доверять. Они не до конца ориентируются в источниках информации или осознают какие из них наиболее значимы для той или иной темы. В одном французском лицее учительница каждое утро раскладывает перед учениками шесть свежих газет — и предлагает им критически оценить, как одно и то же событие подано с разных позиций: где журналистика мнения вытеснила журналистику факта, а где фейк-ньюс. И это — урок, который я бы ввел в каждой школе, и совсем не потому, что я журналист.

— Как меняется роль учителя в современной школе?

— У нас сейчас уникальная ситуация, когда у учителя и ученика доступ к одинаковой базе данных: так что говорить о том, что учитель обладает сакральными знаниями — наивно. Учитель становится неким проводником, навигатором для ребенка в мире информации, в которой он умеет ориентироваться и, в отличие от ребенка, знает, как правильно ее искать и ею пользоваться. Роль учителя – и в том, чтобы поддерживать тот интерес, с которым каждый ребенок рождается, — ведь все дети любознательны по своей природе. Как сказал мне директор одной датской школы: «Есть прямая взаимосвязь между тем, насколько ребенку скучно и тем, сколько он знает». Я думаю, сейчас важнее быть человеком, «горящим» своим делом, а не классическим учителем. И сам факт того, что молодые люди осознанно выбирают профессию, уезжают в рамках программы «Учитель для России» в, мягко скажем, неблагополучные школы и пытаются вдохнуть в них новую жизнь, — достоин аплодисментов. Я встречал много таких, достаточно молодых людей, в последнее время.

— Какие «новинки» внедряются в школах?

— Отличная вещь — учебные пространства, которые поделены по возрасту детей: для младших — треугольные столы для групповых занятий, а чем дети старше, тем более традиционный у класса вид. Еще мне понравились уголки для интровертов — такие закрытые одиночные кресла: садишься и ты в них как в ракушке. Или такая деталь: красное ухо на стене. Обычно оно зеленое, но начинает краснеть, если уровень шума превышает средний показатель. И все сразу начинают успокаиваться.

Я был на уроке в Ressu, и во время него учительница говорит нормальным голосом и вдруг переходит на шепот. На мой вопрос «почему?» она ответила: «Я заметила, что переход на шепот успокаивает класс лучше, чем если бы я перешла на крик». И в московских школах есть подобные классные преподавательские приемы, когда учитель вдруг просит: «Хлопните один раз, если вы меня слышите». Непривычно, на первый взгляд, что после реформы в финских школах уроки труда проходят без разделения по полу: девочки могут заниматься обработкой металла и работать над деревянными конструкциями, а мальчики — работать с текстилем, потому что профессия дизайнера или художника по костюмам им тоже может быть интересна. При мне, например, две девочки и два парня занимались сваркой рамы огромного 4-местного велосипеда для прогулок по паркам. А дети с расстройством аутистического спектра могут брать с собой в школу собаку — да, прямо на уроки.

— А как обстоит дело с инклюзивным обучением?

— Все дети интегрируются в обычные классы. И это самая главная и самая сложная вещь, которую делают школы. Например, сначала в Дании придумали отдельные занятия — это не сработало, дети все равно чувствовали себя изгоями. Потом сделали общие классы, но во время урока ученикам давали разные задания. И опять не сработало — по той же причине. В Дании решили: никто не должен себя чувствовать «другим» и пришли к полной инклюзии во всех школах. У нас, если говорить откровенно, сложно с восприятием инаковости других людей — но, с другой стороны, есть интересные примеры. Так, в школе «Класс-Центр» в Москве в одном из классов учится девочка с синдромом Дауна. И проблемы были не у детей, а у родителей — именно они не очень хорошо были настроены к такому эксперименту. Но он удался, и в школу приняли еще одну девочку.

— Что нужно, чтобы наши школы начали меняться?

— Мне кажется, они неизбежно будут меняться. Потому что при наличии телефона в кармане у каждого ученика школа не может больше быть закрытым пространством, как раньше. Она будет прозрачней. Это и запрос родителей — они хотят видеть, что и как происходит в учебном заведении.

Помимо этого, сейчас преподаватели в некоем ступоре. Средний возраст педагогов — 45 лет, и они пытаются учить по старым методикам, давить авторитетом. А это уже не работает. В Дании я услышал прекрасную фразу: Современное поколение — это поколение «зачем». Если раньше дети делали, что им говорят, то сейчас они задают вопросы: а зачем это нужно, почему я должен это делать? И пока педагог не найдет аргументы, взаимодействия не будет. Моя мама пугала моего младшего брата страшилками, которые в свое время действовали на меня: «Тебе нужно определиться с тем, кем ты хочешь быть в будущем!». В ответ он просто разворачивал к ней ноутбук: «Мам, вот история 65-летнего риелтора, который изобрел приложение для смартфона и прославился за одну ночь. Человек понял, чем хочет заниматься в 65, почему я в 16 должен это знать?». И все, нет больше аргументов. Такие вещи будут заставлять прокручиваться шестеренки пыльной, архаичной машины под названием «система образования», и в итоге — изменят ее.

— В какую школу вы бы отдали своего ребенка и почему?

— В России у меня два фаворита: «Апельсин» в Петербурге и «Класс-Центр» в Москве. Обе — в чистом виде школы одного человека, их создателя. В первом случае — Димы Зицера, во втором — Сергея Казарновского. Это авторские школы, хотя я не люблю это слово. В каждом уголке чувствуется присутствие автора и его заботы о школе и учениках. Директор, пройдя по коридору, с любым может перекинуться парой слов, и ты понимаешь, что про каждого он знает что-то особенное. «Апельсин» пытаются упрекнуть критики в том, что в этой школе еще не было ни одного выпуска, а значит, невозможно составить ее «портрет». Но настоящим «портретом» выпускника могут похвастаться только датские школы, где учеников ведут от и до и знают, на какие факультеты они поступают. Главное в этих двух частных школах — создание пространства, где детям, черт возьми, нравится учиться! Как верно подметил один психотерапевт одной моей знакомой: в 90-е все хотели вырастить успешного ребенка, в нулевые — авторитетного, а сейчас — счастливого. Это ли не самое ценное?!

— Если бы вы могли создать свою школу, какой бы она была?

— Я бы использовал формулу «четырех правил идеальной школы»: первое — учителя-«горящие люди», второе — ни одно знание не идет в отрыве от реальной жизни, третье — навыки важны не меньше, чем знания, и четвертое — школа должна предоставлять выбор: стандартная программа «подстраивается» под ученика, который сам делает выбор в пользу того или иного предмета. Так, в «Апельсине» дети с 1 класса выбирают, на какой урок они сегодня пойдут. Школа пытается привить им этот навык — делать выбор. Или та же шведская школа Kunnskapskolan, которая родилась из эксперимента учительницы. Она заметила, что если дать детям хоть минимально управлять своим расписанием, то они неимоверно включаются в учебный процесс. Каждые 15 минут, проведенные в школе сверхурочно, равняются 1 единице времени, и потом единицы времени можно обменять на реальное время в урочные часы — при условии выполнения необходимого объема заданий. В итоге дети приходили в школу к 7 утра и уходили уже к 12: у них накапливались баллы, которые они могли обменять на время урока. А в московской «Новой школе» учитель поделил задания по математике на две части: обязательную и необязательную, которую можно не делать. В итоге все решают обе части, потому что детям интересно — а что там?!

— Решает ли современная школа вопросы профориентации и как?

— В Дании до недавнего времени в школах был отдельный человек, отвечающий за профориентацию. Сейчас в равной степени эту функцию выполняют родители и учителя, причем классный руководитель знает об ученике практически все в разумных пределах: увлечения, интересы, потребности, склонности, таланты, сильные и слабые стороны и т. п. Во Франции выпускники сдают экзамен BAC (аналог нашего ЕГЭ): можно выбрать облегченную версию, если не собираешься претендовать на высокие, авторитетные должности, или полноценный вариант.

— Есть ли что-то общее между нашей и зарубежной школой или это как небо и земля?

— Вот идешь по той же финской Ressu: у кого-то занятия на полу или в открытом пространстве без стен, а через 10 метров — в кабинете сидят дети по струнке смирно, и это очень сильно напоминает обычный российский класс. «Почему вдруг?», — спрашиваю я директора. «Потому что мы считаем, что не нужны перемены ради перемен. Если это работает для конкретного предмета — почему бы нет?». В школах, как и у нас, есть домашние задания, их проверяют, и если школьник их не выполнил — сообщают родителям. Но задания могут быть разными: например, помочь маме по дому или проинтервьюировать бабушку о том, как она училась в школе, и провести сравнительный анализ с сегодняшним днем. За исключением нервов перед сдачей BAC, во французских школах, учеба не доставляет школьникам особенных трудностей — а я многих расспрашивал подростков и подальше от ушей учителей. Дети говорили: да, есть скучные предметы, но учиться совсем несложно.

— У нас есть школы, которые внедряют что-то новое?

— Если говорить про школы новой волны, то в Москве это «Новая школа», «Летово» и «Хорошкола», которые пробуют привносить в наши реалии те вещи, о которых я рассказываю в книге «Другая школа». Это громкая заявка на то, чтобы сделать действительно современное учебное заведение, где будет приятно преподавать и учиться. Такую «школу полного цикла» — место, в котором ребенок и родитель могут провести целый день без ощущения, что время потеряно. Где куча кружков, крутое техническое оснащение, хорошее кафе — и можно заниматься любимыми делами до вечера. Родители стали очень осознанными, они изучают и сравнивают методики преподавания, общаются с учителями, выбирая для ребенка место обучения. И эти школы пытаются ответить на запрос таких интересующихся родителей. Пока этот процесс идет в рамках частных школ, в них есть квота для талантливых детей, хотя выдержать конкурс 14 человек на место в 1-м классе — надо постараться.

— Частные школы — это бизнес. Для образования это хорошо?

— Мы недавно говорили об этом с директором одной московской школы, и мысль свелась к тому, что полностью превращать школу в бизнес бесполезно, но «бизнес-прививка» ей точно не повредит. Знаете, что было самым сложным в поездке? Объяснить, что учитель в России — это непрестижная профессия. В Финляндии, к примеру, не так. Там начинающие учителя получают зарплату в 2,5 тысячи евро, которая может вырасти до 6 тысяч евро. Я вижу, как наши частные школы, превращаясь в подобие крупных компаний с достойными зарплатами, штатом психологов и hr-специалистами, меняют престиж профессии на глазах и меняют отношение самих учителей к своему делу — они ищут, как сделать образовательный процесс интересным для ученика.

— О чем будет ваша вторая книга?

— Если «Другая книга» была внешним путешествием по школам разных стран мира, то сейчас мне стало интересно сделать путешествие внутрь школы и написать «методичку», как создать для ребенка среду, в которой можно интересно учиться, познавать мир и себя. Образование — это треугольник: дети — родители — школа. И ни одну грань нельзя исключить из процесса. С помощью книги я хочу каждому из трех участников дать набор инструментов, с которыми можно прийти в любую школу в любом регионе России и отремонтировать «узлы», которые нуждаются в ремонте. Книга будет написана на основе опыта детей, родителей и учителей. Я понял, как мало мы расспрашиваем детей. Вспомните, что бы ни случилось в школах — включая трагические эпизоды вроде перестрелки — медиа всегда расспрашивают детских психологов, учителей, юристов… Кроме самих детей! А я вот от детей слышу и узнаю удивительные вещи, которые удивляют даже учителей.

— Как думаете, реально, что какой-нибудь чиновник от образования прочтет вашу книгу и захочет начать реформу системы «сверху»?

— Если бы я начинал рассказ о своих поездках по школам с фразы: «Вот я был в такой классной школе, где вообще нет стен — давайте сломаем все стены в школах чертовой матери!», я бы услышал: «Спасибо, Александр, что зашли. Дверь — там». Именно поэтому я искал те примеры, которые можно применить у нас без радикальных изменений системы образования. Я верю, что все начнется с преподавателей и детей, но совершенно не против, если книгу прочтет кто-то из чиновников министерства образования. Почему бы и нет? Я жду звонка!