Рано или поздно каждый ребенок узнает про смерть. Вот был человек – и не стало. Ребенок смотрит на родителей и ждет комментариев. Надо что-то говорить. Что? Как? Может, не говорить вообще? Обсудили эту тему с психологом Александром Ройтманом.
Заранее
Однажды моя дочь — ей не было и четырех — спросила меня, глядя на упавшее в лесу дерево: «Мама, посмотри, это смерть?». А дальше как прорвало плотину: «Мама, что такое смерть? Мама, люди умирают? Мама, а братик Гоша погибнет? Что значит «умереть»? Мама, ты говорила однажды, что в войну люди погибали. Сейчас же не война, сейчас уже не умирают? Мама, я не хочу умирать. Я никогда не хочу умирать. Мама, я никогда не умру? Скажи! Я не хочу умирать. Я буду жить долго и счастливо? А потом, мама? Я не умру? Обмани меня, скажи, что я не умру. Ну, скажи!».
Я предпочитаю говорить с дочкой откровенно, без обмана. Но если она просит: «Обмани», я обману. Отсрочу вопрос на год-другой. Спасу её от ненужных страхов. Это не был простой разговор. Но у меня получилось. Я не струсила. Я знала, этот день настанет, эти вопросы появятся. Я готовилась рассказать, что смерть — это продолжение жизни. Жизни, которая станет приключением и путешествием, в котором будут зоопарк и аквапарк, тропические острова и подводное плавание, ночёвки под звёздным небом и поцелуи под Луной, будет пинающийся в животе малыш… Я знала, что расскажу, почему в играх есть запасные жизни, почему в жизни второго шанса может не быть и надо ценить и беречь первый.
Я помню тот день, когда мы с Ясей стояли около сваленного дерева, и как я сказала: «Смотри, дерево сломалось. Листья на нем уже не появятся. Зато по нему можно перейти через ручей. Или сделать из него скамейку. Или порубить на дрова и растопить камин».
«Я знаю! — обрадованно закричала Яся, — из этого дерева можно еще сделать книжку!». А потом посмотрела на меня внимательно и удивилась тому, что только что поняла: «Значит, смерти нет? Дерево будет жить после смерти тоже? Просто это будет другая жизнь?».
Допустим, ребенок впервые спрашивает меня о смерти: «Папа, ты умрешь?». Отвечая, я бы начал издалека: «Смотри, я буду с тобой очень долго». Но однажды — когда я пойму, что ребенок готов выдержать следующий шаг разговора — я отвечу честно. Тема смерти и непростые разговоры вокруг неё — это опорные точки, которые создают ребенку определенную устойчивость, тренируют его эмоционально-волевую сферу, готовят его к встрече с настоящим миром, с таким, какой он есть, а не рисуют слащавую картинку: «Давайте сделаем вид, что никто никогда не умрет.
А потом, когда прошло несколько месяцев, Яся спросила меня, почему соседка больше не гуляет со своей собачкой Белкой. Я остановилась и, глядя Ясе в глаза, сказала правду: «Белка умерла. Она прожила хорошую счастливую длинную жизнь, а потом умерла. Так бывает».
Из глаз дочки в этот же момент брызнули слезы. «Умерлааааааааааа!» — прорыдала Яся. Нет в мире горя горше, чем то, когда плачет ребенок. Твой ребенок. Я обняла Ясю. Через какое-то время она успокоилась. Я выдохнула: забыла? Отвлеклась? Прошло несколько дней, и дочь рассказала мне историю, как Белка устроилась на своем облаке, как она встретилась со своими родными собаками, как они ей обрадовались и что на небе у собак, оказывается, полные миски сладких косточек.
Мы с Ясей начали разговор о смерти задолго до настоящего горя. И когда умерла моя свекровь, Ясина бабушка, она была уже в силах пережить это горе. Пережить, проговорить, преобразовать, найти выход, справиться. Чтобы вспоминать сейчас бабушку с улыбкой и благодарностью.
Возраст
В каком возрасте стоит начинать разговор с ребенком о смерти? Наверное, в том, в котором у ребенка впервые возникает запрос поговорить об этом. И не бояться проявлять инициативу, если ребенок скрытный и неразговорчивый, а у родителя есть повод предполагать, что ребенку есть о чем спросить и поговорить.
Я бы, говоря с ребенком о смерти, не делал акцент на то, что с трехлетней девочкой нужно говорить вот так, а с десятилетним мальчиком иначе. Двухлетняя девочка может быть перепугана и шокирована, что бабушка умерла и что мы зарываем её в землю. А может быть умиротворена тем, что бабушка улетела на облачко. То же самое может быть с 10-летним или 16-летним мальчиком.
Нет разницы между возрастом и полом, если вы разговариваете не с ярлыком («девочка, 5 лет» или «мальчик, 8 лет»), а с живым конкретным человеком, которому вы смотрите в глаза, спрашиваете: «Почему ты об этом заговорил?», слушаете ответ и, исходя из него, стоите беседу. Нельзя предположить заранее, что у ребенка срезонирует: бывает, что на глазах ребенка выбросилась из окна соседка — и для него это прошло фоном, он закрыл дверь в памяти в эту комнату. А бывает, что он прочел книжку, где умер его сверстник. На него это произвело огромное впечатление, и это надо обсудить со взрослыми, которые его поймут.
Быть в контакте
Кто знает, возможно, вопрос «Как говорить с детьми о смерти?» — неправильный. Другое дело — как выстроить отношения так, чтобы ребенок доверял мне и спросил у меня о смерти (а еще о сексе, о деньгах, о наркотиках и прочих табуированных предметах) все, что ему не дает покоя. И чтобы я при этом слышала намерение вопроса (то есть то, что ребенок на самом деле хочет узнать), а не его содержание. «Мама, где сейчас бабушка Галя?» — спрашивала Яся. В этом вопросе было множество вариантов прочтения. Может быть, Ясю действительно интересовало, где бабушка находится сейчас и как соотносится кладбище, «земля пухом», облако и свечки в храме. А может, ей важно было проверить, насколько мне сейчас по силам участвовать в таком разговоре. А может, она ждала поддержки и опоры — потому что ей было страшно и стыдно за то, что страшно.
Ясин вариант оказался последний. Ей нужна была поддержка и опора и бесконечные разговоры — как способ проговорить все страхи.
Школьное горе
Когда Яся училась в первом классе, в школе, где она училась, умерла девочка. Аппендицит. Четвероклассница. Яся её знала в лицо. Эта смерть потрясла всех. Одноклассников девочки, учителей, родителей всех детей школы.
В школьном холле повесили портрет девочки. К портрету дети несли цветы и игрушки. Все перемены и учителя, и дети обсуждали эту трагедию. Несколько дней я говорила с дочкой только об этом. Мы забыли об уроках. То есть Яся открывала тетради, садилась прописывать букву «Ч», роняла слезу в прописи, и мы начинали — продолжали наш разговор. Это было непростое время, но я видела, что дочь справляется. Как справляются другие дети с трагедией, я не могла представить.
Если в школе ушел из жизни учитель или ученик, надо организовать урок про смерть. Здесь нет выбора: это произошло, и делать вид, что этого не было — преступление. Если умерла девочка из соседнего класса, завуч просто обязан организовать работу по обсуждению смерти, причем в интерактивной форме: ребенок должен иметь возможность задать свои вопросы, получить ответы, может быть, написать небольшое сочинение про смерть. Этот урок может провести школьный психолог, приглашенный психолог, учитель по литературе или, если школа это допускает, священник. Единственное, о чем бы я подумал, приглашая этого специалиста, — о его личностных качествах. Это должна быть встреча с человеком, который смотрит в глаза, не отводит взгляда, не убегает, не фальшивит. Иначе есть риск, что встреча будет нести формально-религиозный, формально-литературный или формально -психологический подход. И в следующий раз ребенок не откроет свое сердце взрослому в критической ситуации.
Блиц: три вопроса о смерти и похоронах. Отвечает для Александр Ройтман
— Как не надо говорить о смерти?
— Я умру?
— Умрешь.
— А ты умрешь?
— Умру.
— А скоро?
— Не волнуйся, никто не знает.
Так говорили и говорят многие родители. Скорее всего, ваш ребенок сможет выдержать такие ответы — дети удивительно устойчивы к родительскому малодушию, лжи, формальностям и побегу от собственных страхов. И вроде всё правда, но разговора нет. И второй раз уже спрашивать не захочется, закрывается контакт. Вы хотите поговорить с ребенком или отделаться от близости и от вопроса? Я бы избегал ответов на вопрос, которые закрывают вопрос.
— Брать ли ребенка на похороны?
— Похороны — повод для близости, событие, которое можно наполнить смыслами. Я считаю, что детей обязательно надо брать на похороны. Ребенок знает, что человек умер, и вы можете превратить это в разговор.
Впрочем, у детей свои механизмы — вы не возьмете его на похороны, он это переживет. Но смерть превратится для него в мистическое пространство: «В черной-черной комнате стоит черный-черный гроб». А когда вы берете на себя ответственность за заполнение этого пространства, то в этом пространстве появляются перила, рельсы, включается свет, появляется смысл.
— Какие есть маркеры, которые говорят о том, что ребенок «застрял» на теме смерти, и ему нужна помощь психолога?
— Слушайте ребенка, наблюдайте его настроение, связывайте это с тем, что происходит вокруг, задавайте ему двести вопросов. Вы задаете вопросы, а он молчит и уходит от разговора? Это уже маркер. Если вы не будете равнодушны, вы заметите этот и другие маркеры. Но стоит ли искать маркеры? Я бы настаивал именно на построении контакта с ребенком: первичен контакт, а не событие, которое произошло. Я видел детей с тяжелейшими травмами, которые не оставили следа в их жизни — потому что множество взрослых исцеляли их своим контактом. И видел детей, у которых случилось и не горе вовсе, а контакта со значимым взрослым не было, и все пошло наперекосяк
P.S.
Однажды я была ребенком. И я знаю, что это такое: осознав, что человек не вечен, каждую ночь бояться — я скоро умру и все умрут тоже. Вы забыли? Я тоже забыла. Но вспомнила, когда у меня родилась дочь. А потом сын. И единственное, что я знаю точно — ребенку важно иметь возможность переживать и обсуждать эту тему. И я буду говорить о смерти столько, сколько моим детям будет нужно. Спокойно и взвешенно. Мы, конечно, все умрем. Но пока поживем. Долго, весело и счастливо.
