Сегодня в «Родительском клубе Littleone» мамы и папы рассказали о своих главных страхах, связанных с детьми. Их список получился весьма разнообразным: вместе со смертью и болезнями в него попали нереализованность и даже невоспитанность. Бонус — комментарии психолога Анны Акоповой, которая объяснила, чем страх отличается от тревоги и когда родителям может понадобиться помощь специалистов.
Анна Пашкина, мама Алексея (9 лет): «У меня страх, что ребенок не будет со мной делиться своими переживаниями. Причину вижу в том, что сама не делилась с мамой, так как не хотела, чтоб она переживала. Ей хватало забот, она работала на трех работах, чтобы нам хватало на жизнь. И сейчас история как будто повторяется. Я тоже много работаю, и ребенок все видит и все понимает. Замечаю, что он не может мне рассказать, если что-то произошло в школе. Как-будто не хочет, чтобы я расстраивалась и переживала».
Евгений Шлионский, папа Леона (13 лет): «Я боюсь, что сын не сможет реализовать себя. Вижу, сколько времени он проводит с телефоном, что учеба его мало интересует. Гаджеты завладели детскими головами, к сожалению, мыслей о выборе профессии, о будущем никаких у подростков нет. Я, конечно, надеюсь, что сейчас у него переломный момент, и он возьмется за ум, ведь детство считается до 13 лет».
Нелли Б., мама Романа (13 лет): «Я боюсь, что могла неправильно воспитать. Боюсь всяких уродов, которые могут похитить сына и сделать самое страшное. Боюсь неадекватных водителей, которые врезаются в остановки и сбивают людей на пешеходных переходах.
Боюсь, потому что все мы так или иначе травмированы своими родителями и можем повторить те же ошибки. Ну, и неадекватов, я считаю, будет становиться все больше, к сожалению».
Ева Цимфер, мама Алисы (19 лет): «Раньше я себе места не находила, если дочь не сразу возьмет трубку или телефон отключен, или на улице темнеет, а ее дома нет. Начинала рисовать в голове ужасные картины. Но потом я узнала, что мы притягиваем то, чего боимся. Для подсознания «боюсь» равно«хочу». И я стала гнать от себя плохие мысли и запретила себе бояться за дочь. Если в какой-то момент тревога все же наступает, то я начинаю читать благодарственные молитвы за Алису, за то, что у нее все хорошо. Стараюсь не просто молиться словами, а чувствовать радость и благодарность. Потому что невозможно бояться или злиться в тот момент, когда испытываешь благодарность.
В общем, я мать — философ».
Анна Державина, мама Наташи (16 лет): «Самый большой страх — дочь вырастет плохим человеком. Для меня это хуже, чем смерть ребенка. Легко объясню свою позицию. Старший сын погиб 5 лет назад в 18 лет. Погиб глупо, но за всю свою жизнь он успел сделать столько хорошего, что мне еще долго писали его друзья и их родители, кому и как он помог. Я верующая, а у Бога все живы.
И другой пример: одна моя бывшая одноклассница и приятельница убила с особой жестокостью другую (нашу общую подругу, кстати) с целью ограбления. Обеим было по 15. После этого мы, конечно, перестали общаться. Я уже тогда задумалась: что должно было быть в голове и в душе, чтобы вот так..? И что должны чувствовать матери обеих, и кому из них хуже? И решила, что хуже маме той девушки, которая убила:ей теперь с этим жить».
Александра Артемьева, мама Алексея (13 лет) и Алены (7 лет): «Больше всего боюсь, что с ребенком что-то случится (травма, похищение, теракт), и у меня не будет возможности оперативно отреагировать и помочь. Боюсь я, скорее всего, потому что я излишне тревожная мадам».
Виктория С., мама Ани (7 лет): «Мой самый главный страх, что моя дочь заболеет неизлечимой болезнью и умрет. Ничего не могу с собой поделать. Я понимаю, что все мы смертны. Но я хотела бы не увидеть смерть своего ребенка».
Альбина Халяпова, мама Роберта (9 месяцев) и Эдгара (11 лет): «За старшего боюсь, что попадет под машину, потому что он, кажется, специально пробует свою удачу, и в телефоне все время. А еще есть страх, что из-за несчастной любви сделает что-нибудь с собой: уж очень впечатлительный — чуть что сразу в слезы, в себя уходит.
Про младшего есть страх, связанный с тем, что я не знаю — нормальный у нас ментально ребенок или не очень. Больно крикливый, драчливый, не такой как старший. Он склонен к деструктивной деятельности».
Евгения Попова, мама Лиды (9 лет): «Боюсь начать отпускать дочь одну на улицу. Очень страшно, что с ней может что-то случиться, а меня рядом не будет. Страшно, что она может познакомиться с плохими людьми, потеряться, что ее кто-то обидит, напугает. Понимаю, что момент, когда она станет самостоятельной, неизбежно близок, и от этого мне тревожно».
Вита, мама Аркадия (14 лет): «Будете смеяться, но я боюсь сепарации сына. Вот, он вырастет и уйдет из дома. А я … останусь одна. Да, он, наверняка, будет звонить, но не часто, приходить в гости. Это все другое.
Еще боюсь, что у меня не сложатся отношения с его девушкой/женой. Понимаю, что думать об этом рано, но я знаю себя: для меня самый лучший — это Аркаша, и никто его не достоин. Возможно, мне стоит проработать эту проблему с психологом. Но я не хочу».
Анатолий Натаровский, папа Арсения (13 лет) и Северина (21 год): «Я боюсь того, чего я не понимаю. А не понимаю я, куда пропадают люди. Статистика по без вести пропавшим страшная. А цифры без вести пропавших детей просто ужасающие. От них очень страшно. За всех детей, а не только за своих. Кажется, что взрослый как-то может выпутаться из экстремальной ситуации, а ребенок… Он может растеряться, испугаться, у него элементарно может не хватить сил сопротивляться сложившейся страшной ситуации.
Еще мне страшно от того, что я в какой-то экстремальной ситуации не смогу помочь детям, потому что не буду рядом. Это как во сне: тебе надо бежать, а ноги не слушаются, и, к счастью, ты просыпаешься».
«Страх — эмоция достаточно конкретная», или что говорит психолог?
Психолог-консультант, гештальт-терапевт Анна Акопова: «По моим наблюдением, многие родители испытывают не столько страх за своего ребенка, сколько тревогу. Что я имею в виду? Страх — эмоция достаточно конкретная. Например, мы с ребенком идем мимо огромного рычащего пса, рвущегося с поводка. В эти секунды я могу испытать понятный и обоснованный страх, который уляжется, как только мы отойдем на пару десятков метров.
Тревога же живет в нас всех постоянно, и порой ей почти не нужен повод: я беспокоюсь, как ребенок поведет себя завтра, если снова встретит этого пса, а вдруг хозяин не удержит поводок, а вдруг ребенок побежит и не посмотрит на светофор… Бесконечный простор для фантазии.
Вообще-то и страх, и тревога нужны нам. Они помогают распознать опасность и быстро на нее среагировать. Но иногда они раздуваются в размерах и заставляют нас серьезно ограничивать свою жизнь в попытке избежать всяких рисков. Так возникает, в том числе, родительский гиперконтроль, гиперопека, неспособность отпустить от себя ребенка, когда уже пора.
С проблемой родительских страхов тесно связана тема сепарации. Здесь пугает все: и что ребенок не повзрослеет, не сможет себя обеспечивать и будет висеть на шее престарелых родителей, и наоборот: что он успешно отделится, создаст свою семью и мама с папой станут ему не так уж и нужны. Тем, кого сильно тревожат подобные вопросы, я бы порекомендовала обратиться к своему опыту: удалось ли вам самим стать независимыми от родителей? Получается ли поддерживать доверительные отношения с ними? Какими вы видите идеальные отношения с собственными родителями, и с вашим повзрослевшим ребенком в будущем?
Вообще, когда тревога зашкаливает, попробуйте останавливать себя и задавать себе вопросы: адекватны ли ваши страхи? Выдерживают ли критику причинно-следственные связи? Помогает ли ваше беспокойство вам самим, ребенку и вашим отношениям?
Каждая ситуация индивидуальна, и если вас серьезно беспокоят какие-то страхи и тревоги, если в прошлом был травматичный опыт, который не дает покоя — не игнорируйте проблему, обратитесь к специалисту. Не для того, чтобы полностью избавиться от этих неприятных чувств, но для того, чтобы они не мешали вам жить».
