Родительская миссия — в чем на самом деле она состоит? Есть ли верная стратегия, как подготовить ребенка к жизни в социуме? Об этом разговор с психотерапевтом и мамой Аглаей Датешидзе.
— Мы стараемся впихнуть в детей как можно больше — а вдруг пригодится. Разве это неправильно?
— Важно осознавать и разделять свои потребности и потребности ребенка. «Я не могу, у меня не сложилось, но вот мой ребенок — цветок на моем стебле, и я с его помощью все компенсирую». Это нарциссические потребности взрослого. К тому же мы живем с вами в такой системе, которая диктует, как нам выстраивать жизнь. Если мы не отделяем себя от нее, то мы думаем так: «У всех есть кружки, и у нас должны быть». И иногда получается так: дети еще не сообразили, а вот родители уже за них решили — кружки в садике, подготовка в школу, затем школьные и внешкольные кружки. И где-то к третьему классу ребенок понимает, что он уже ничего не хочет из того, чем занимался, а самое важное — он уже и не понимает как хотеть. Поэтому нужно все время смотреть на ребенка и осознавать, а каково ему на этих занятиях. Но некоторым детям эти все кружки и секции и правда нравятся, и они с удовольствием ходят.
— И как у большинства детей?
— Большинства нет. Есть конкретный ребенок, который через привязанность к родителям познает себя. И родитель через привязанность к ребенку тоже узнает его. Отношения родитель-ребенок — это постоянное нахождение баланса. Корректнее готовить не о «большинстве» детей, а о тенденциях, свойственных тому или иному возрасту. К школе уже более-менее сформировано внимание, и они могут высидеть 45 минут. Не у всех это формируется одновременно, и мне очень нравится тенденция, когда родители смотрят на ребенка и решают, созрел он уже к школе или нет. Некоторых детей есть смысл отправлять в школу позже — в восемь.
— Стоит ли настаивать, когда ребенок не хочет идти в тот или иной кружок, не выполняет какое-то задание?
— Когда мы говорим про настаивание, речь о формировании волевых навыков. Это уместно лет с пяти. До того у ребенка и так много задач — осознать себя, отделиться от мамы и прочее. Там не до воли. Но настаивать — не единственный метод. Есть преподаватели, обладающие навыком положительного подкрепления, с помощью которого они добиваются полезных для развития и образования вещей. Важно выяснить, что для ребенка является положительным подкреплением. Например, ты хвалишь или даешь ему что-то. Лучше, конечно, непищевое, нематериальное. При этом никто ребенка не гнобит, не ругает. А вот антагонисты, преподаватели старой школы применяют критику, запугивание. Доказано, что это не работает — дети только запоминают, что их напугали, унизили. Применяя эту «старую» тактику на собственных детях, мы придем к тому же результату, который видим на наших мамах-папах, дедушках-бабушках. Люди получаются удобными для системы, ограниченными своими футлярами, даже физически — не могут поднять руку, носят неудобную сковывающую одежду, не могут шагнуть широко, ограничены по взглядам — не входят дальше положенного, так как помнят, что получают по шапке за это.
— Но ведь это дрессировка и манипуляция получается?
— Знаете, я стала немного иначе относиться к «дрессировке». Есть какие-то положительные навыки, которые я хочу сформировать у своего ребенка. Например, я мечтаю, чтобы ребенок вставал пораньше, и у него это связывалось с чем-то приятным. Не потому что это потом пригодится в школе, если речь о малыше, а я стратегическая мама и заранее все просчитываю. Просто я считаю, что так хорошо и правильно, и хочу, чтобы ему это было приятно. И я нахожу что-то, через что ему будет приятно с этим подружиться. И нахожу какое-то положительное подкрепление, например, ранний подъем обеспечивает время для более длительной прогулки на самокате перед садиком или появляется лишнее время для чтения, доверительной и интересной беседы.
— А если ребенок — сова, и зачем мы навязываем ему свою систему ценностей с утренними побудками?
— Есть такое место в родительстве, когда приходится выбирать. Например, я живу в социуме, где приходят в школу к 10. Если это так, то я могу позволить ребенку поспать подольше. Но если я выбираю жить в другом социуме, то придется подстроиться. Вопрос в том, подходит ребенку или нет. Действительно, детям-homeschooler’ам — лучше дома, у них такой склад личности.
А есть дети, которым лучше в социуме, они там отлично ориентируются, со всеми находят общий язык. Встречают семьи, где один ребенок — на домашнем обучении, а другой ходит в обычную школу. Идти надо от ребенка, он сам подсказывает, как его развивать.
— Есть ли верная стратегия, как подготовить ребенка к жизни в социуме?
— Я сначала постаралась бы выяснить, что за личность досталась мне в качестве ребенка, провела тесты, расспросила бабушек-дедушек, воспитателей, которые проводят достаточно много времени с ребенком.
— А если бабушка или дедушка, или какой-то иной опрашиваемый взрослый выдает информацию, с которой непросто смириться, например, что я воспитала ребенка-эгоиста! Как быть?
— Разбираться. Для пятилетнего это нормально. А если мы говорим о десятилетнем, то возникает предположение: вы как родитель не даете информации о себе. Например, не говорите ему: «Ты знаешь, я тоже есть», «Мне тоже надо», «Я тоже хочу», «Я не отдам тебе свою часть салата». И тогда ребенок не то чтобы эгоист, просто для него это естественная схема — ему надо взять максимум, чтобы вырасти и передать дальше. Наша задача как родителей — я это выделю отдельным пунктом родительской стратегии — все время заботиться о себе и о своем ресурсе, выстраивать собственные границы и показывать на своем примере, что они есть и их надо уважать. Детям это надо демонстрировать и об этом сообщать.
Например, одна моя клиентка рассказывает, что так тяжело приходить домой после работы, уставшей, а там двое шестилетних детей, которые соскучились и тут же вешаются на маму. Я спрашиваю, говорила ли она им, что ей тяжело и нужен отдых. «Нет, — отвечает она, — они же должны сами догадаться». Каким образом? На самом деле модель может быть такой. Ты приходишь и говоришь: «Дети, стоп, я пришла. Посмотрите на меня внимательно», — так мы учим не только эмоционально улавливать, но и реагировать на нас социальным способом — «я еще в сапогах, я устала, у меня тяжелые сумки. Отнесите их, пожалуйста, на кухню. Может, вы мне чаю поставите, раз вам уже 6 лет». Правильно просить, рассказывать, как о вас можно позаботиться. Мы должны, конечно, рассчитывать детские силы, и нельзя, нагружать ребенка тем, что по возрасту ему не осилить, требовать «будь мне отцом-матерью, слушай все мое важное, а я тебе расскажу, какой твой папа нехороший».
— Что бы вы назвали следующим пунктом родительской миссии?
— Важный стратегический пункт — выяснение склонностей ребенка: что ему дается легче. Каким-то детям важно играть в шахматы, они могут это делать часами и пойдут потом в физико-математическую школу, а кому-то важнее играть в театре, и именно это им удается блестяще. У меня есть собственная история. Я училась в гимназии и хотела там учиться, покоряла языки и математику. А директор вызвала меня и сказала, что школа мне не подходит, и мне надо куда-то, где будут петь и танцевать. Я тогда обиделась. И сказать так ребенку было не слишком педагогично. Но по факту она права — мне нужно было быть в том место, где я сейчас. Бывает и так, что у ребенка есть способности, но интересы у него иные, и родителю важно идти за интересом ребенка.
— «Прекрасно, — говорит себе родитель, — Ему нравится петь и танцевать, но я-то человек взрослый и опытный, я-то понимаю, что этим себя не прокормишь, и отправляет ребенка учиться на сварщика/менеджера/юриста. Что вы на это скажете — это же настоящая забота о будущем ребенка?
— Если бы мы жили в средневековой Европе, эта философия бы работала. Жизнь была монотонная, и случалось не так много перемен. Получив профессию каменщика, ты получал работу на строительстве во-о-о-н того замка местной семьи феодалов, и дети твои были обеспечены куском хлеба. Мы же живем в иное время. Наблюдая развитие огромного количества стартапов, мы с уверенностью говорим, что этот ребенок, получивший образование в соответствии со своими интересами, может создать в будущем тот бизнес, который будет существовать только потому, что именно этому человеку явилась эта идея.
— Хорошо, ребенок идет в школу, и там, при понимающих, образованных родителях он сталкивается с социумом, в котором никто не желает его особо пестовать. Стратегия родителей на этом этапе?
— Когда мы отдаем ребенка учиться, мы не перекладываем миссию воспитания на школу. Если мы передаем бразды правления социуму, то перестаем быть хозяевами положения. Авторитет родителя все равно должен быть выше, «не утекать» в школу. Важно, чтобы дома было обсуждение, проговаривание, возможность и время поделиться тем, что у него произошло в школе за день. Очередной пункт родительской стратегии — наладить контакт и найти для него не только форму, но и время. Важно объяснить, что есть разные семьи, разные люди и разные системы воспитания. В нашей — так. И если в школе иная система, то надо обсудить, как снизить напряжение, и постараться адаптироваться к школьной системе.
Ребенку важно создать ощущение, что семья — это место, где тебя принимают целиком. Это задает ребенку модель поведения на будущее — он будет искать то место, компанию, общество, будущую собственную семью, где его будут принимать полностью. А если ребенок понимает, что в семье какие-то его проявления отвергаются, то потом и партнера отыщет себе искать такого, с которым не сможет быть целиком, так как привыкнет, что в близких отношениях игнорируют, отвергают. Чтобы создать такую систему принятия в семье, и родителю придется быть в отношениях с ребенком целиком. Тут я вся такая бизнес-леди, а тут я могу почесать нос, а тут я в утреннем халате непричесанная — и это одна и та же я. Ребенок должен понимать, что и он в семье может поделиться о наболевшем, покричать, выплеснуть эмоции.
— К примеру, я понимающая мама, принимающая и более-менее либеральная. Предоставляю возможности, вожу на кружки, какие он хочет, спектакли, которые ему интересны, музеи, где забавно, и ребенок ни в чем не нуждается. А он мне заявляет в один прекрасный момент: «Мне скучно!». Этому тоже надо дать место?
— Скорее всего, это проблема перестимуляции. Нам, родителям, немного недодали, и мы, растя собственных детей, предполагаем, что этому поколению надо больше — и за себя, и за того парня, перекармливаем детей развлечениями. Между тем важно научить ребенка слушать себя и слышать. Для этого нужны пустота, тишина и дефицит внешних раздражителей. Мне что-то надо, но я еще не могу понять что именно. Мне надо прислушаться к себе, чтобы из меня постепенно выкристаллизовалось это желание. В этом дефиците есть огромная польза. Если нет каких-то простых путей удовлетворения — залезть в гаджет, включить телевизор — у ребенка просыпается творчество, он хочет играть, включается воображение. Поэтому важно периодически помещать ребенка в ситуацию дефицита и, например, увозить загород, гулять в месте, где тихо и спокойно.
— Но это же насилие — я отрываю его от комфортной, пусть и неидеальной среды?
— Воспитание — это насилие, и нам придется отрихтовать этого очень любимого ребенка под то место, где мы живем. Это больно обоим. Есть иллюзия, что мы это сможем сделать с шутками, прибаутками, без слез и проблем, с любовью и пониманием.
Все равно местами будет неприятно, и понимая это, можно дозировать степень неприятности и говорить: «Я понимаю и вижу, что тебе сложно, вижу, ты недоволен, и, наверное, сейчас нет идеального варианта. Самым лучшим сейчас было бы на все забить, не пойти сегодня в садик или школу, потому что ты не выспался. Но сейчас это невозможно. А что можно сделать? Давай решим вместе, и я тебя поддержу». Родитель — не тот, кто решает все проблемы ребенка, это человек, который побудет с ребенком в том время, когда тот разбирается с проблемами сам. Конечно, какую-то часть родитель поможет решить, но в отношении остальных он побудет рядом и посмотрит, как ребенок учится справляться.
— То есть, я буду стоять и смотреть со стороны, как бедный малыш пытается найти правильный вариант решения, хотя знаю, что может сработать?
— Похоже, вы видите своих детей гораздо беспомощнее, чем они есть на самом деле. Беспомощен ваш собственный внутренний ребенок, и вы проецируете это на своих детей. Здесь я бы работала с внутренним ребенком родителя и понимала — кто на самом деле беспомощен? Скажу больше: не так плохо, когда на какие-то вопросы нет готовых ответов. Дело в другом: хватит ли у вас, родителя, воли встречаться со своей невозможностью решать все проблемы.
— И как это должно выглядеть на практике?
— Я допускаю какой-то кусочек фрустрации и прикидываю, насколько это травматично для ребенка — где он справится, а когда это уже непереносимо. И он либо выйдет победителем, либо нет, и тогда я его утешу. Ведь одна из главных задач воспитания заключается в том, чтобы дети обходились без нас.
— Положим так, ты обрисовал себе стратегию, выполняешь ее пункты, вкладываешь в ребенка — правильно, не давя и прислушиваясь — а он не соответствует!
— Напомню: дети — это не банковские вклады, мы не можем ожидать, что вложенное в них вернется к нам с процентами. Если я даю в надежде получить отдачу, то возникает вопрос, для чего мне тогда ребенок. Мой депозит на старость? Я реально рассчитываю, что он будет мне потом подносить стакан воды? С детьми мы должны понимать, что большое количество вложенных ресурсов может уйти в никуда, а сработать то, на что не было расчета. Это учит философскому отношению. И тут важно понять: а почему это я так много жду от ребенка, где моя успешность и должен ли он мне свою?
