Победитель шоу «Голос» Петр Захаров: «Точно знал только одно — я не буду певцом!»

Петр Захаров, 38 лет.

Окончил вокально-режиссерский факультет петербургской консерватории им. Римского-Корсакова. Актер в БДТ им.Товстоногова, солист в ГБУК «Петербург-Концерт». С 2017 года преподает вокал в Школе голоса Петра Захарова. Победитель шоу «Голос-7» на Первом канале. Отец Петра — Алексей Захаров — композитор, музыковед-фольклорист, преподаватель СПбГУКИ.

— Расскажите, где вы учились.

— Меня отдали в хоровое училище имени Глинки. С музыкальными школами до этого не вышло: шалил, пока подавали документы. Родителям сказали: «Что за хулиган, не приводите его сюда больше!». В училище я, хоть и бегал по лестнице на четвереньках, оказался более адекватным.

— Вам легко было учиться?

— Сначала очень! Музыкальные предметы давались сами собой, диктанты по сольфеджио я писал с первого раза — язык-то знакомый, благодаря тому что я рос в музыкальной семье. Это давалось само собой. Наш замечательный учитель, Дмитрий Николаевич Ардентов, уже не знал, какие пятерки мне ставить. Он ставил мне пятерки с хвостиками, с завитушками, жирненькие, фигурненькие.

— Друзья из хорового училища сейчас рядом?

— Хоровое училище — уникальное учебное заведение. Оно было открыто еще в XVIII веке при государственной императорской придворной певческой капелле. Туда приводят в 7 лет, и ты учишься еще 11 — одни парни, никаких «нюней». Такое лицейское братство.

Недавно мы отметили 20 лет выпуска. Встретились. Кто-то стал профессиональным хористом. Юра Воробьев и Дима Воропаев — ведущие солисты Мариинского театра. У кого-то своя музыкальная школа, своя студия звукозаписи. Кто-то в капелле остался работать помощником главного дирижера. В общем, у всех своя судьба. И я вдруг понял: для меня эта встреча — что-то очень ценное. Счастливый момент, который дает максимальный заряд твоей внутренней батарейке. Сели за стол — и вдруг все эти солидные мужи вдруг превратились в мальчишек, которых мы звали по кличкам.

— А какая у вас была кличка?

— Старшие дразнили «Саечкой» — я был увальнем, толстеньким и робким.

— Когда вы поняли, что музыка — это ваше?

— Еще мальчишкой я чувствовал, что музыка — такая же часть моей жизни, как воздух. Но осознанно, как призвание, я это принял в 13–15 лет, когда почувствовал, что владею музыкальным языком достаточно, чтобы выплакаться. Первая серьезная боль, первые бури внутреннего созревания, понимание своих прав, обязанностей, потребностей. Желание внутренней свободы и «быть, как все», чтобы не чморили. Первые влюбленности. Первые очень болезненные ситуации. Я понял, что только музыке могу высказаться без страха быть непонятым, отвергнутым, осмеянным. Тогда решил, что хочу с музыкой идти по жизни. У этого учителя хочу учиться любви и мудрости, этими чувствами и категориями мыслить.

— Вы сразу решили быть певцом?

— Нет, я не знал, в какой сфере музыки буду жить. Я просто учился, отдавался этому. Более того, я был уверен, что не буду певцом.

— Почему?

— Ну как! Бывает, люди икают или живот болит, а надо выходить и петь. Как я могу выходить и петь, если я икаю? Нет, только не это! Еще одна причина была. Я пел в хоре, тембр приятненький, но было слышно — голос то звучит, то не звучит. Почему? Я не понимал! И это было не только в хоре. Даже в разговоре у меня голос давал сбои, киксовал. Я думал: «Как хорошо, что я не певец. Пусть другие мучаются!». К тому же это было время поиска себя, выпендрежа: я ходил в футболке зимой по улице, закалялся, занимался единоборствами. Не боялся, что сломают нос или челюсть: для певца это катастрофа, но я же не певец!

— А кем вы себя видели тогда?

— Харизматичным дирижером. Во мне все время что-то зрело. Я мечтал о революции, хотел примирить высокую классику с простотой выражения. Я мечтал выходить на сцену не закованным во фрак, а в рубашке — в свободном, понятном для людей виде. Показать, что музыка — это живой язык. Она — о сегодняшнем дне, а не о людях-экспонатах, оставшихся в девятнадцатом столетии.

— Успехи в дирижировании были?

— Да. Но мне мешала стеснительность, идущая из детства, непринятие самого себя, желание казаться каким-то другим. А будучи дирижером, в маске быть нельзя — тебе или верят, или нет. Ты или побеждаешь, или нет.

— А сейчас вы четко ограничили свой репертуар классическими песнями!

— Я считаю, что язык классической песни для меня идеальный. Здесь и то, о чем я задумывался в глубоких нравственных вопросах и очень простой, понятный язык. Мне кажется, что с точки зрения смысла и пользы это просто идеальное сочетание.

— За что вы сегодня благодарны родителям?

— Они разглядели, что музыка для меня — не просто интерес, хобби, приятная сторона жизни. Не прилагательное, а существительное, которое составляет смысл моей жизни. Я любил побегать и похулиганить, но замирал, когда отец сажал меня на колени и начинал играть на рояле. Я погружался в мир, который был для меня родным изначально.

— Этот мир создавался домашней атмосферой?

— Да! Я просыпался всегда под классику — моим будильником была «Маленькая ночная серенада» Моцарта. А засыпал под народные колыбельные, которые родители пели мне вместе. И я подпевал, просил: «А можно про это песню сегодня?». Музыка была фоном — отец все время что-то слушал, писал, сочинял. Если мне что-то нравилось, он говорил: «Давай подбирать», — учил меня играть одним пальцем. И эта атмосфера — музыки, как чего-то серьезного, живого, — во многом сформировала меня, задала уровень.

— А дальше?

— Заметив, что я слушаю музыку часами, что я могу заплакать, переживая какие-то интонации, родители не «слезли» с меня, когда наступил момент «нужно заниматься». Мне хотелось, чтобы сразу из-под пальцев лилась музыка, а не какофония. Хотелось обойтись без гамм и этюдов. Когда началась «черная» работа и у меня появилась мечта развести костер под роялем: «Ой, случайно что-то произошло!». Родителям хватило сил, такта и терпения через все это меня провести. Они дали понять, что «черная» работа в моей мечте — неотъемлемая часть процесса.

— Как им это удалось?

— Это все вера родителей в меня! Помню, середина 90-х, теракты, взрывы. Я переживал — как вообще в такое время потешать людей. Говорю маме: «Я принял решение — хочу стать спасателем, пойду в МЧС. Ну кому сейчас нужна музыка, когда люди под завалами оказываются?». Мама выслушала и говорит: «Если будешь хорошо петь — будешь спасателем!». И я это тогда расслышал. Каждый раз, выбирая репертуар, выходя на сцену, я про это помню. Да, мне скучно заниматься потешными вещами — меня приглашали в мюзиклы, предлагали перекрасить, переодеть, поставить движения. Но это не сходится с моей задачей, любовью, смыслами, с моей спасательской миссией.

— Однажды утром вы проснулись и поняли — это судьба?

— Да. Я понял, что музыка меня выбрала, я сделал ответный шаг в ее сторону и перестал разводить костры.

— Вы поняли для себя, как родителям правильно вести себя на разных этапах взросления ребенка?

— У меня пока нет детей, мне трудно советовать. Но если говорить про опыт моих родителей, то важно не считать ребенка своей собственностью. Уважать его открытость, неосознанность, неограненность, податливость, развивать в нем характер, разглядывать лучшие качества его личности. Никогда не затыкать и не говорить: «Ты ерунду говоришь, ты просто еще глупый, не понимаешь». В то же время вести себя как старший товарищ. Мудрость родителей заключается в том, чтобы вовремя показать ребенку — мы доверяем тебе, твоим решениям, уважаем твой выбор, верим в тебя и в твой дар даже тогда, когда ты сам в него не веришь.

После армии я получил приговор от врачей: не то что петь, а даже разговаривать нормально не буду. Оказалось, что у меня врожденная деформация гортани. Хрящевые соединения неправильно срослись, переплелись между собой, и из-за этого связки не так смыкаются. Врачи говорили, что я могу потерять голос навсегда, если буду давать большую нагрузку. В какой-то момент я решил относиться к этому не как к болезни, а как к своей особенности, научился управлять голосом, а со временем открыл Школу голоса.

Но когда я показал родителям справку от врачей, они сказали: «Мы тебя знаем. То, что ты делаешь — это часть тебя. Справка ни на что не повлияет. Но мы принимаем любое твое решение, ты — взрослый человек».

— Как выбрать педагога, когда родители определили у ребенка талант? Ваш совет.

— Главное качество учителя для меня — любовь к своему делу. Она позволяет не только воспитывать в ученике специалиста узкой области, а формировать личность. Невозможно воспитывать музыканта отдельно от человека. Это нравственное искусство, чтобы понимать этот язык, нужно к нему тянуться, расти, достигать. И ключ к этому — любовь. Умеешь любить — поймешь этот язык. Не умеешь — будешь математиком в музыке. Еще педагог должен быть фанатом, преданным своему делу, способным заразить. У меня такие были. Одному из них, Андрею Федоровичу Курнавину, уже 92 года. Он мне как отец — можно сказать, он реально меня в музыке родил.

— Объясните?

— Например, мы произведение разбираем, он останавливает меня и спрашивает: «Как ты это место опишешь, что происходит?». Я говорю: «Вот эта смена гармонии — это как будто я лежу на берегу реки под Тверью, загораю. И на солнце надвигается облачко. Я лежу и вижу, как тень по берегу бежит и вот эта грань — я еще на солнышке, а тень уже набегает. Я жду, и в тот момент, когда прохладной волной чуть накрывает, прохлада вдруг по тебе разливается — вот это как раз мне очень четко в этом месте прослушивается». Он: «Замечательно, молодец! Вот так вот и думай, так и мысли». Так мы занимались.

— Андрей Федорович сейчас гордится вами?

— Мне как раз сейчас друг прислал фрагмент видео, как был в гостях у Андрея Федоровича, они слушали мои записи с его супругой, пианисткой, Людмилой Серафимовной: «Еще поставь. Прекрасно! Великолепно! Передай Петру, что мы его любим». И услышать такое сейчас от своего педагога… это до мурашек.

— Кажется, что помимо таланта вами движет какая-то невероятная воля.

— Меня во многом держит образ жизни. Я не могу себе простить, когда я что-то не тяну.

— Нужен человеку запасной путь, как думаете?

— Подстраховка, может быть, и нужна. Но я бы говорил об этом с точки зрения гармонии: человек должен быть развит и физически, и душевно, и нравственно, и духовно. Среди великих певцов были архитекторы, скульпторы, художники, атлеты… Если потеряю голос, то, конечно, неплохо бы уметь что-то еще. Но с другой стороны, я считаю, что человеку хобби нужны не только для того, чтобы делать на них профессиональную ставку. Мой запасной аэродром — путешествия в другие области жизни. Это новые ощущения, которые обязательно отразятся в главном деле.

Когда врачи запретили мне думать о большой сцене, я искал себя в другом – занимался спортом, бизнесом, вел кружок по самообороне. Но со временем понял, что это не заменяет мне главного.

— Победа в «Голосе» для вас — это…

— Огромный подарок! Я почувствовал, что, оказывается, в стране живут мои единомышленники. Когда я подавал заявку, мне со всех сторон говорили: «Этот нафталин, его уже все забыли, никто не воспринимает всерьез. Сейчас слушают «Хлеб», Монеточку, не грузи людей!». И вдруг оказалось, что людям это интересно.

— Вы рады, что «Голос» случился сейчас — когда вам 38 лет?

— Да, сейчас я оказался к этому готов. А в 25 или 32 готов не был. Я вот читаю письма и вдохновляюсь историями о том, как люди в патовой ситуации, послушав песни в моем исполнении, получили стимул в жизни, чтобы встать и пойти, жить дальше. Отрадно, что мне удалось достучаться, показать им, что смысл в жизни есть. И я чувствую, что мамин наказ сбывается.

— Как изменилась жизнь после победы в шоу?

— Однажды, мне тогда было 22 года, ко мне подошел уже совсем старенький Марк Тайманов и говорит: «Это было замечательное выступление, молодой человек». Помолчал и добавил: «Успех всегда приходит неожиданно, но к нему надо быть готовым». «Хорошо, — говорю, — спасибо, ладно». На логическом уровне понял, но в душе не принял. Зато потом сколько раз мне в голову приходило это изречение: «Нужно быть готовым!». Каждый день готовиться — это моя задача по жизни. Вчера концерт, сегодня запись на радио. Что-то получилось, где-то нужно расти. Я занимаюсь, готовлюсь. Завтра будет какой-то запрос от судьбы — а я готов. Ничего не загадываю, учусь расставлять приоритеты. Сейчас вот иду заниматься вокалом: у меня во дворе школа, в ней большой концертный зал. Директор разрешает мне там заниматься по вечерам.