Вот только что был сладкий бубличек, пах молоком и мятой, а тут — когда время пролетело? — басит в коридоре и хлопает дверью. Или начинает зарабатывать деньги. Сегодня участники «Родительского клуба» рассказывают, когда и как они почувствовали, что их дети выросли. А главное — как пережили этот непростой этап.
Ира Форд, журналист, мама Яси (16 лет) и Гоши (12 лет):
«В 6 лет Гоша пропал в Ялте. А когда нашелся, то рассказал, что испытывал свою смелость. И психолог сказал: «Поздравляю. Раннее взросление. Давай свободу орлу». И после Гоша стал сам ходить в магазин: за кефиром, хлебом, мороженым, бананами и чем хочешь. А я смотрела на то, как он выгребает дома сдачу из карманов, как достает из сумки батон и молоко и понимала — вырос парень, вырос.
А когда Ясе было 9 лет, она вышла в районный тур конкурса «Суперпамять». Дети пришли на мероприятие после школьного дня, с рюкзаками, уставшие. К тому времени, как конкурс стартовал, я уже скисла и сдулась — от усталости и волнения. А когда дали задание запомнить 15 слов в том порядке, что назвал ведущий, я могла только моргать глазами и фотографировать. И тут я услышала, как Яся повторяет все. Я расплакалась потому, что увидела — сейчас она круче меня, сильнее, спокойнее, умнее и все такое. Она выросла. Вот прямо сейчас повзрослела и выросла.
Однажды Гоша обнял меня крепко на пороге квартиры, а потом резко, чтоб не передумать, повернулся к двери и ушел. В школу. А когда вернулся, сказал: «Теперь я сам. И в школу, и обратно. У меня получилось». Вырос.
Сейчас Яся — подросток, и я снова вижу, как она выросла. Как она сепаратизируется. Как ей хочется побыть маленькой. Как она старается быть совсем взрослой и вставляет «Ну, короче» к месту и не очень. Как я очень сильно нужна ей со всем этим: «Надень шапку», и «Возьми деньги на маршрутку». Как она смотрит на меня серьезно и говорит: «Мам, ты же поймешь, что если я звоню тебе после школы и говорю, что иду домой, а в трубку кричат: "Яся, бросай курить!", то это не значит, что я курю, а?».
В 8 лет Гоша заработал первый гонорар, снявшись в рекламе. И второй, поучаствовав в озвучке сериала. И сказал: «Хочу купить себе телефон. Но сначала куплю всем подарки. Всем-всем». И купил. Мои дети растут и вырастают. Веха за вехой. Как и дети других родителей.
Светлана, мама Анны (26 лет) и Дарьи (34 года):
«Даше было 9 лет, и она училась плавать. До последнего дня августа мы плавали в теплом пруду на даче. Даша наглатывалась воды, но упорно училась. Поплыла в последний день перед отъездом. А в городе вдруг стала плохо себя чувствовать. Не могла ничего есть, жаловалась на боль в животе и тошноту. И вдруг пожелтела. Стало ясно — гепатит. Видимо, из пруда. Надо ехать в больницу. Она была делом привычным, но я всегда лежала с Дашей. А сейчас впервые ей предстояло отправиться в больницу самостоятельно: «Собирайся, детка. Ничего не поделаешь».
Даша, обычно очень эмоциональная, молча кивнула, достала тетрадь и стала что-то писать.
— Что ты делаешь?
— Я обещала сдать сочинение. Если я этого не сделаю, я подведу учительницу.
Она написала большое сочинение. Закрыла тетрадь, отложила ручку и сказала: «Я готова».
Она не истерила, не грузила меня своими чувствами. Она была собрана и спокойна. И я поняла, какая у меня взрослая дочь.
Потом еще были этапы, когда я снова говорила себе: «Даша выросла». Но совсем-совсем дочь выросла, когда уехала в Ярославль, окончив университет. Сказала: «Я чувствую, что так надо». Она прожила в Ярославле 3 года в трудных условиях: в общежитии, почти без денег. А недавно она мне объяснила: «Ты была для меня слишком хорошей мамой. Мне надо было все узнать самой. Научиться готовить, выживать, понимать, чего хочу я сама. Только тогда я смогла вернуться». И когда Даша вернулась — она была не просто моя повзрослевшая девочка. Это был уже другой человек: независимый, не нуждающейся во мне, чужой, окончательно взрослый. Так дочь отделилась резко и неотвратимо.
Сейчас она ничего не просит. Не спрашивает совета. На мои откровения и попытки сблизиться, смотрит с высоты своих 30 лет со вздохом нетерпения и усталым видом. Я нервничаю, как перед директором школы, тороплюсь, стараюсь отбарабанить текст, чтобы закончить тему до того, как она скажет: «Мам. Время вышло. Мне надо идти». И я никогда не успеваю договорить, доплакать: «А, ну конечно, беги!». Я не чувствую ее включенности: всегда через стену, через время, через вздох нетерпения. Что такого я сделала в твоем детстве, чем я так обидела тебя, моя старшая любимая девочка? Каждый раз после разговора я чувствую боль... Я пыталась не затрагивать особенно ранящих тем, не откровенничать, скользить по поверхности. Тогда не больно. Но тогда зачем?
Она не просит меня посидеть со своей дочкой: нанимает няню. Почему? «Я не хочу покушаться на твое время. Приезжай когда хочешь. Приезжай, если ты сама этого хочешь. А мы обойдемся, если ты занята...».
С младшей все не так. Аня росла в тени старшей сестры. Никак не проявляла себя. Старшая дочь очень сильно болела, мы все носились с ней. А Аня была терпеливая, ничего себе не просила, соглашалась с тем, что ей все достается по остаточному принципу. И однажды мы взяли ее пятилетнюю в поход, как взрослую. Она была так счастлива, что идет вместе со всеми: несла рюкзачок, ни разу не пожаловалась на усталость. Мы прошли 12 км. И я поняла, что она уже большая.
В 12 лет Аня была вожатой в младшем отряде в лагере. Я восхищалась ее заботой и нежностью, ее бескорыстием и добротой. Она отдавала свою одежду, если кто-то мерз. Она ложилась спать, только когда все ее детки уснут. А для этого она по полночи читала им книгу.
Сейчас Аня — студентка. Она тоже живет не дома. Но приезжает каждую неделю пожить со мной на 3 дня. Мы с ней спорим. Иногда ругаемся. Рядом со мной она может побыть маленькой, покапризничать, поплакать. Я очень много и долго ее слушаю. Она подробно рассказывает обо всем. Я вынуждена ее прерывать. Потому что на работе, потому что ночь, потому что есть еще дела. Она обижается. Ходит за мной по квартире и рассказывает бесконечно. С ней мне легко. Я ей не мешаю быть взрослой. Когда она не со мной, то прекрасно и твердо принимает решения, много работает, отлично учится. Она не бывает беспомощной. И все-таки спрашивает совета, но с полным правом его не применять. Она идет своим путем. Я стараюсь ее поддерживать.
Младшая и в самом раннем детстве удивляла своей взрослостью. Это замечали все — и старушки в трамвае, которые сажали ее к себе на колени, и учителя в начальной школе. Поэтому я не особо заметила момент ее взрослости. Как-то прошло все гладко и безболезненно. И сейчас я чувствую вину перед Аней за то, что в ее раннем детстве все внимание было отдано старшей.
P. S. Когда рассказывала про Дашу, я плакала и заново переживала нашу с ней историю. А потом, на следующий день, что-то поменялось в мире и во мне. Я приняла себя матерью взрослой дочери. Но какая бы она ни была взрослая, я — мама. А значит, всегда старшая.
Я больше не перекладываю на Дашу ответственность за решения. Я хочу сидеть с внучкой и не жду приглашения — прямо говорю об этом. Я мама, и поэтому говорю открыто, а не жду, когда Даша догадается. Я мама и принимаю ее отделение или отрыв. Она для меня все равно моя детка, которая может ошибаться, злиться, делать то, что мне не нравится».
Лена, мама Владимира (19 лет), Кати (15 лет) и Риты (12 лет):
«Как я понимаю, что мой ребенок вырос? Шаг один: он может дойти и доехать куда-то по городу без сопровождения. Ты первое время сидишь, немного паникуешь, но понимаешь, что это неизбежно, и режим «за руку» переходит в дистанционный формат. Так проходит года три-четыре. Тебе кажется, что ты привык. Ребенок освоился в пространстве. Но дальше — больше. Шаг два: «Я останусь дома» — это про сепарацию. Когда семья, к примеру, едет отдыхать в парк. Но человек 16 лет говорит: «Я посижу дома», и мы не заставляем его проводить время с семьей, понимая, что дело не в том, что он «дурак», «неблагодарный», и ничего не понимает. Просто он уже взрослый человек, и у него могут быть другие планы, не только родительские.
Вове, моему старшему ребенку, сейчас 19. Я его понимаю и даже отстаиваю позицию перед нашим папой, которому такой подход не очень понятен. И в то время как муж считает: «Чем в телефоне сидеть, лучше пусть воздухом подышит в парке», я понимаю, что сегодняшнее одиночество сына — это про взросление. И Вова мне благодарен за понимание. Я это чувствую. Ведь в моменты, когда он дома, а вся остальные нет, он особенно по-взрослому отзывается на просьбы типа «вытащи мясо из морозилки и почисти картошку к нашему возвращению», разделяя взрослые заботы и подчеркивая, что он реально с нами.
Во взрослении детей мне тяжело дается передача обязанностей по покупке и выбору себе одежды. Я считаю, что человек обязательно должен этому научиться. Даже если он мужчина. А сын будет в рубище ходить, но в магазин ни за что не пойдет. Поэтому до сих пор все покупаю я, на свой вкус — Вову устраивает. А в остальном взросление сына далось мне легко: у нас абсолютно одинаковый взгляд на хорошо и плохо. И, например, на стройку с пацанами сын вряд ли пойдет: сам считает это детской и опасной глупостью.
И, конечно, я понимаю, что это не конец взросления. Хотя бы потому что сама я взрослею!».
Татьяна, мама Павла (26 лет):
«Когда сын родился, я стала думать, как его воспитывать, чтобы он стал сильным и самостоятельным мужчиной. И решила, что сделаю все от меня зависящее, чтобы научить его зарабатывать, уважать других людей и понимать себя. Чтобы он стал взрослым как можно раньше. Сейчас я считаю, что у меня это получилось.
Когда Паше исполнилось 10 лет, я развелась с его папой. У меня начались отношения с другим мужчиной, назовем его Ю., успешным военным, которому не очень нравилось женское влияние на Пашу — мое и бабушкино. Однажды, когда мы решали, кто повезет Пашу на занятия в центр города, Ю. спросил: «Паш, ты взрослый?». Он ответил: «Да!». И Ю. сказал: «Ну и езжай сам». И сын поехал, хоть дорога была дальней. Я переживала за него, но понимала, что это правильно. С этого момента я стала больше уважать сына, видеть его мужественность, ответственность.
Взросление Павла происходило в несколько периодов. В 5 лет он начал говорить со взрослым миром, понимая, что его мнение важно. Потом — сам перемещаться и расширять радиус перемещений: если в 7–8 лет это был двор и школа, то в 10 лет — центр города, дальше — соседние города, другие страны... Уже сейчас я понимаю, что мой сын — гражданин мира.
Еще показатель взросления — то, как Павел начал принимать решения о себе, выбирать себе компанию, девушку, проявляя себя как смелый мужчина; затем — решать, в каком вузе учиться, где работать и жить.
Временами переносить его взросление было трудно. У него была не очень хорошая компания в школе, но ему надо было самому понять, куда этот путь ведет. Увидеть разницу. Самому принять решение о выборе круга общения. Потом, когда он уехал в Москву учиться, он подрался. Мне хватило ума не ехать в столицу, он смог сам решить все, и я гордилась тем, как он разрулил ту кашу, что заварил.
Сейчас, когда Павел взрослый, мне просто с ним. Мне легко любить и уважать, видеть, какой он с женщинами, с друзьями, какой он умный и сильный. Он суперский и замечательный сын. И я горжусь им.
Я его как-то спросила: «Ты сам-то как понял, что повзрослел окончательно?». И вот что Паша ответил: «Я еще не понимаю, что я вырос, и не считаю себя взрослым. Сейчас многие лет в 30 совсем не взрослые, позволяют себе оставаться инфантильными. У меня были чек-поинты взрослости: лет в 13–14 осознал, что уже не ребенок; в 13 поехал с другом в Кембридж, выпил, покурил и начал общаться с «крутой» компанией восьмиклассников; потом был переезд в Москву, романтические истории в 10 классе. Самое сильное ощущение взрослости настигло на стажировке в Голландии — сам отправился в поездку, полностью нырнул в незнакомую среду, испытал стопроцентную оторванность, осознал, каково это — самому справляться с тем, что бывает грустно... И понял, что готов взрослеть дальше. Это непросто, но круто».
А еще я спросила его о своих методах воспитания. Паша рассказал:
Юля, мама Михаила (26 лет), Алексея (18 лет), Аглаи (11 лет)
«Я поняла, что Миша вырос, когда наши теплые взаимоотношения, которые были в раннем детстве и в начальной школе, стали более отчужденными, не такими доверительными. Это происходило постепенно, но очень ярко и болезненно. Миша — мой первый ребенок, я была не готова к тому, что он так рано обрезал контакт с родителями и обрел самостоятельность.
Старшему сыну было 8 лет, когда родился Алексей. Именно после появления на свет брата у Миши начался период взросления, ревности, отделения от нас. Продолжался он лет до 15. Миша дома был замкнутым, избегал общения, не хотел рассказывать что-то о себе, друзьях или школе. Я пыталась наладить контакт, но сын очень оберегал свою самостоятельность, говорил: «Это моя жизнь, я хочу сам». Я всегда пыталась найти баланс ненасилия, с одной стороны, а с другой — твердости. Я хотела дать детям пространство, где каждый мог бы опереться на себя и принимать решения. Трудно было найти ту точку, когда и поддержка моя была, и самостоятельность, да еще я без паники от происходящего. С 15 до 20 лет сын был совершенно сепарирован, он был «отдельным», ему было важно прожить свой этап, набить шишек. Для меня вехой стал тот день, когда Миша первый раз не ночевал дома – он сбежал к своей девушке и не брал трубку всю ночь, и я сходила с ума от волнения. Ему было 16 лет, я не спала всю ночь, пока он не вернулся. Это была сильная встряска. Я чувствовала тоску по близкому контакту с сыном, когда понимала, что ничего сделать не могу, что Миша ускользает и больше не вернется ко мне тем малышом, которого я любила. Поддержку позже я нашла у своего духовника. Он как-то четко объяснил: все, что могла ему дать, а это было только хорошее, я уже дала. Теперь остается только молиться за него и благословить на самостоятельную жизнь, то есть признать в нем взрослого человека и отдать ответственность за его жизнь ему самому. Сегодня, когда сложный период позади я вижу, что Миша вырос. В тот момент, когда ему исполнилось 20, в нашу жизнь вернулись разговоры, тактильность, объятия. Я думаю, что круг замкнулся. Нет, он не стал нас пускать в свой внутренний мир, но он много говорит и готов слушать мое мнение, искренне интересуется моим опытом.
Сейчас окончательно взрослым становится средний ребенок. Алексей совсем другой, не такой, как Миша. Его взросление я переживаю совсем иначе. Я понимаю, что более спокойна. Я могу быть рядом, объяснять, обсуждать, надеяться на то, что он услышит. Чаще всего просто не трогать. Теперь я отношусь с уважением к взрослению сына. Понимаю, что я могу быть рядом, но при этом разрешить жить ребенку свою жизнь, заменив слово «должен» на «ты можешь это делать, а можешь не делать, ответственность будешь нести сам». Его взросление я переживаю совсем иначе, чем с Мишей.
С дочерью, думаю, все будет и вовсе по-другому. Она девочка, у нее другой характер, она очень сильная личность и при этом очень открытая. Еще я понимаю, что дети проживают тот опыт, что должны получить и что мне напрягаться бессмысленно. Можно, если получится, расслабиться и жить больше своей жизнью, просто показывая разные варианты развития событий. И при этом всегда быть рядом, чтобы поддержать».
