— Яша, хочешь спать? — спрашиваю я своего падающего от усталости ребенка.
— Ни! — уверенно отвечает Яша и совершает побег из кровати.
Ноги заплетаются, путь до двери комнаты тернист; беглец падает, чуть-чуть не дотянув до границы ночной и дневной жизни. Плач, «Мама!», беру на руки, успокаиваю в кровати, через 3 минуты спит.
До того как моему сыну исполнилось полгода, я была уверена, что никогда не буду заталкивать в ребенка еду. И танцевать с бубном, выставляя ложечку перемолотой в блендере бурды в наиболее выгодном свете, — тоже не буду. Это же пищевое насилие! Только педагогический прикорм, только совместный стол. И по желанию чтобы. Ага. А потом выяснилось, что у ребенка пониженный гемоглобин. И желание есть яблоки-гречку-мясо-гранаты-да что угодно уже — тоже пониженное. Купила бубен, посмотрела танцы.
А с полутора лет, когда наконец еда заиграла в его глазах разными приятными красками, выяснилась еще одна фишка: если он очень голодный, то он есть тоже не будет. Сюрприиииз. Будет плакать, будет мотать головой на любое предложение. Глаза блестят голодным блеском, а в мозгу какое-то замыкание, которое лечится только затолкнутой ложкой чего-то вкусного в рот. Да-да, без всяких церемоний. Да-да, это делает адепт «следования за ребенком», «ненасилия» и прочего.
— Да что же за существо такое неразумное! — в сердцах жалуюсь я своей маме по телефону.
— Он перерастет, не переживай, — отвечает мама. — Ты, кстати, куртку теплую хотела купить, купила?
— Нет, мам, они все страшные. Моя холодная, зато приталенная и вообще огонь.
— А, может, и не перерастет, — задумчиво говорит мама.
И она, конечно, права. Но обидно до жути — у них нас же рядом человек, у которого природой заложено угадывать то, чего мы в действительности хотим. А мы не просто не слушаем, а еще и спорим с пеной у рта. С другой стороны, мамы заточены на распознавание наших первичных потребностей и эмоций. Всякие есть/спать/греться/уйти от этой страшной тети с волосами в родинке на носу. Редкая мама допускает наличие у своего ребенка потребностей всей пирамиды Маслоу. Две ступеньки, и хватит. Конечно, встречаются эмпатичные мамы — но тут уж кому как повезет. Да, даже если повезет, и мама может проводить мастер-классы по материнской эмпатии, ей придется сражаться с голосами в своей голове: «Неважно, что мечтает залезть на холодильник, главное, чтобы не упал», «Что значит, "хочешь развестись"? Он же такой надежный! И не пьет», «Какой там поиск себя? Главное, чтобы зарплата стабильная: есть же что-то надо!».
Как-то раз моему ребенку подарили на улице шарик. Я начала привязывать его к руке. Ребенок начал плакать.
— Яша, — говорю, — если мы его привяжем — он будет с нами, в него можно будет поиграть дома. Если не привяжем — улетит, и ты будешь плакать!
Ребенок плачет.
— Яша, ну, хочешь, я к своей руке привяжу?
Ребенок плачет совсем громко.
— Ладно. Вот шарик. Смотри, если случайно отпустишь — он улетит. Держи крепко.
Яша берет шарик. И отпускает. Сразу. И смотрит завороженно на то, как он летит. Долго смотрит. Восторженно показывает мне на него. Руками изображает полет. Машет ему вслед.
Эх, может, они и знают что-то такое, что матерям неведомо. Неужели они, как и мы, хотят чего-то еще, кроме как уснуть вовремя и поесть по режиму? И, главное, в каком возрасте наступает этот переход, когда во всех вопросах про себя они уже знают лучше, чем мы про них? Про все вопросы не знаю. Знаю только, что в каком бы ты ни был возрасте, если мама говорит тебе: «Она тебя не любит», или: «Ты с ним тускнеешь», то к этому надо прислушаться. Уж в чем-чем, а в любви к тебе мама ориентируется лучше всех на свете. Это тебе не любимую степень прожарки стейка знать, не какая музыка у тебя в наушниках на этой неделе, и не какое перспективное повышение тебе предстоит.
